— За меня не беспокойся, — говорю я ей, широко улыбаясь. — Все как-нибудь да утрясется.
И опять-таки, я с трудом подавляю в себе желание оглядеться в поисках Хэйдена.
Тиффани бросает на меня еще один обеспокоенный взгляд, и я крепко ее обнимаю. Ей ни к чему обо мне беспокоиться. У нее итак забот хватает. Я сжимаю ее руку и тяну ко входу в пещеру.
— Давай отыщем наши снегоступы и в путь. Уже дождаться не могу, когда наконец-то снова увижу всех, кто во вторых пещерах.
Тиффани заливается смехом, но позволяет мне тянуть ее за собой.
— Глупышка, ты же видела их всего пару дней назад.
— Да, конечно, но возможно у них уже родились детки, а дети, кажется, за одну ночь успевают вырасти.
Кроме того, у меня в мозгу прочно засели дети. Так было всегда. Я обожаю их нежный запах, обожаю то, как они вцепляются в тебя, словно ты самое важное, что есть в мире, обожаю доверие в их глазах. Я так отчаянно хочу своего собственного ребенка, ибо хочу для своего ребенка только добра, стараться ради него. Хочу, чтобы он рос в мире любви, где родители никогда не исчезают бесследно, где люди окружают лишь добротой, а дом наполнен ничем иным кроме радости, доброжелательности и любви.
Я хочу, чтобы у моего ребенка было все то, чего у меня никогда не было.
И я не уверена, будет ли все это у моего ребенка, будь его отцом Хэйден. Я не уверена, могу ли я спариться с ним без того, чтобы все это не потерять. Он — это все то, чего мне никогда не хотелось. Мне казалось, что моя вошь выберет мне пару, которая будет доброй, нежной и заботливой. Вместо этого я получаю ша-кхайского Оскара-Ворчуна*, только без мусорного бака.
Мы доходим до входа в пещеру, и словно мои мысли призвали его, Хэйден уже там, ждет рядом с Салухом. Его взгляд тут же направляется на меня и, уронив снегоступы, которые держал в руках, он убегает прочь, в снега.
Почему-то у меня защемило сердце. Я к тому, что от резонанса меня терзает еще и приступ похоти глубоко между моих бедер (благодарю тебя за это, вошь), у меня начинает тихонько напевать грудь, и мною овладевает… грусть.
При виде Салуха у Тиффани начинают блестеть глаза, и она буквально подбегает к нему вприпрыжку, несмотря на тяжелый мешок за спиной. Я иду следом за ней и подбираю брошенные Хэйденом снегоступы. Это же мои.
Он ждал меня.
Я уже сама не знаю, как я себя из-за этого чувствую.
Я подхожу к Тиффани и сажусь рядом с ней на камень, чтобы надеть снегоступы. Некоторые ждут перед входом в пещеру, а позади нас я слышу, как Кайра разговаривает с Аехако, плачь ребенка. Фарли тоже там, болтает со скоростью бури, а впереди Таушен, Хассен, и если сильно вглядеться в даль сквозь серость пасмурного дня, можно едва разглядеть удаляющуюся спину Хэйдена.
— Хэйден что… ушел? — спрашиваю я.
— Ммм, — отвечает Салух, кивнув головой. Встав на колени, он начинает привязывать снегоступы Тиффани к ее сапожку, словно влюбленный, кем он и является. — Сказал, что у него нет настроения для общения, поэтому пойдет разведать, что там впереди.
— Ооо… — моей воши это совершенно не нравится, и от разочарования она запускает тихое мурчание, как раз в тот момент, когда Салух разрывает один из ремешков кожаных сапожек Тиффани. Он встает и уходит за новым, и пока он этим занят, к счастью, моя вошь свыкается с мыслью, что Хэйдена здесь нет, и замолкает.
Тиффани оглядывается вокруг.
— Что это был за звук?
О-оу.
— Ты это о чем?
Я потираю живот. Мне придется притворяться, что у меня расстройство желудка, если я не хочу, чтобы меня разоблачили. Я не готова увидеть сочувствующее выражение лица Тиффани, когда она поймет, что из всех мужчин я резонирую именно Хэйдену.
— Мне показалось, я слышала… резонанс, — нахмурив брови, она оглядывает вход в пещеру, после чего переводит взгляд на меня. — Это была ты?