Пара слов

Начало серьезной литературной деятельности на период 1925–30 гг. выпадает Хармса (вступление в «Орден заумников DSO» А.А. Туфанова, Ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов, создание объединений «Левый фланг», «Академия левых классиков», ОБЭРИУ, относительно частые выступления перед публикой), и именно в это время сформировались основные особенности поэтики Д.И. Хармса («заумь», «битва со смыслами», etc).

Молодой Хармс, безусловно, испытывает влияние русских футуристов (особенно стоит отметить поэтов-заумников – А. Крученых, В. Хлебникова и А. Туфанова, в чей «Орден заумников DSO» входил Хармс) и народного творчества (хотя вполне возможно, что и влияние фольклора было опосредованно – через творчество тех же Хлебникова и Туфанова). Вопрос влияния футуристов на творчество Даниила Ивановича весьма подробно исследованы Ж.-Ф. Жаккаром6. Нам же сейчас важно понять, каким образом заумь, воспринятая от «старших» футуристов, встраивается в поэтическую систему самого Хармса.

1. Заумь. Текучесть

Заумь Хармса значительно отличается от поэзии предшественников. В его творчестве мы не найдем чисто фонетических стихотворений, как, например, у Крученых, или т.н. «чистой зауми»7, хотя, конечно, фонетическая заумь иногда присутствует в текстах Хармса (Ж.-Ф. Жаккар приводит в качестве примера стихотворение «Сек», в котором, по мнению ученого, фонетика выполняет конкретную звукоподражательную функцию). Нельзя игнорировать тот факт, что для Хармса всегда был важен фонетический облик стихотворения, они предназначались для чтения вслух – поэтому в его поэтических текстах часто можно встретить тщательно расставленные ударения. Но внешней структуре языка (фонетике, графике и – иногда – морфологии) такое внимание уделяется лишь постольку, поскольку она может влиять на внутреннюю структуру языка – смыслы. Ж.-Ф. Жаккар сформулировал это так: «…благодаря ориентации на фонетику можно освободиться от железного ошейника значений, чтобы войти в область смысла»8.

Как известно, футуристы противопоставляли заумный язык языку разумному, рациональному и закостенелому, а потому – неспособному правдиво выразить реалии «текучего» мира. Именно в таком ключе – битвы со смыслами разумного языка, также закостенелыми, а, следовательно, ложными – и стоит воспринимать заумь Хармса, причем не только его фонетические опыты, но и заумь семантическую, возникающую при столкновении смыслов «обыкновенных» слов. Бессмысленные, с точки зрения разума, сочетания слов разбивают мертвые – застывшие – смыслы и рождают новые, «текучие».

С «текучестью» у Хармса тесно связана тема воды, как отмечает Ж.-Ф. Жаккар, анализируя поэму «Месть» (1930) и стихотворение «Вода и Хню» (1931)9. В обоих текстах тема воды связана с божественным началом. В «Мести» из воды «воскресают» архангелы, «вода» заумного языка писателей противопоставляется огню смысла, уничтожающего дрова слов. Интересно заметить, что бог в этом произведении также говорит на заумном – текучем – языке, а дьявол, наоборот, не знает текучести и стремится «запереть» воду в стаканах. В стихотворении «Вода и Хню» вода обладает даром всеведения: «здесь» она может говорить о том, что находится «там», «за поворотом», у ангельских врат. Ж.-Ф. Жаккар отмечает по этому поводу: «И так же, как надо увидеть происходящее «за поворотом», потому что именно там открываются врата небес, надо понять то, что находится «за умом», понять божественное, а чтобы это выразить, надо писать текуче»10. Такая текучесть языка и мышления позволяет поэту постигнуть то, что находится по ту сторону разума, то есть по ту сторону смыслов. Для Хармса по ту сторону смысла – «за поворотом» – есть смысл, и это – Бог11.

Далее следует – вслед за все тем же Ж.-Ф. Жаккаром – привести цитату из сборника А. Крученых «Ожирение роз» (1919): «Ранее было: разумное или безумное; мы даем третье – заумное, – творчески претворяющее и преодолевающее их. Заумное, берущее все творческие ценности у безумия (почему и слова почти сходны), кроме его беспомощности – болезни. Заумь перехитрила… ». Таким образом, заумный язык, притворяющийся безумным, необходимый поэту для описания сферы божественного, находящегося по ту сторону разума, весьма схож с глоссолалией («словеса мутны») юродивого.