Par avion. Переписка, изданная Жан-Люком Форёром

Игра — самая серьезная вещь на свете. И самая реальная. А серьезнее нашей с тобой игры у меня еще в жизни не было. Для меня она — всерьез! Кому плохо оттого, что я говорю тебе об этом? Неужели я должна молчать о том, как тоскую по тебе? Неужели мне нельзя писать, что я постоянно думаю о тебе, что я грежу о тебе — во сне и наяву?

Мое тело тянется к тебе, раскрывается навстречу тебе. Я более не принадлежу себе, я сама не своя.

Знаешь ли ты такую датскую писательницу, как Карен Бликсен? После нее осталось много bons mots[15] (которые мне всегда казались загадочными). Одно из них гласит: «Je respondrai»[16]. Теперь я его понимаю. Во всяком случае, на собственный лад (но понимание всегда сугубо индивидуально, верно?).

Ответ — это знак любви. Без ответа я не более чем половинка, с ответом я обретаю цельность. Сама по себе я половинка, вместе мы составляем единое целое. Понимаешь, Жан-Люк?

Я перечитываю историю Абеляра и Элоизы[17] (что вполне естественно), и в одном месте она обращается к нему со словами, которые вполне могли бы стать и моим обращением к тебе: «Умоляю тебя, исполни мою просьбу: ты увидишь, что она незначительна и нисколько не затруднит тебя. Если уж я лишена возможности видеть тебя, то подари мне по крайней мере сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие»[18].

Сегодня я видела тебя во сне, Жан-Люк, и это со мной бывает часто. Мне снилось, будто ты приехал в Копенгаген и идешь позади меня. Мы шли по мосту средь бела дня, в окружении множества народу. Тем не менее ты шел настолько впритык ко мне, что я ощущала твой «жезл» между ногами, а ты рукой ласкал меня спереди. Я была в этих тисках все время, пока мы неторопливо двигались по мосту. Как ни странно, подобный способ передвижения никого не удивлял, словно окружающие знали, что мы всегда ходим именно так.

Скажи, Жан-Люк, в какой точке Земного шара мы можем встретиться. Где тот мост, по которому мы можем пройтись? Ни за что не поверю, Жан-Люк, что об этой встрече мечтаю только я. Всего один разок — и никогда более.

С любящим приветом,

Дельфина, которая сама прекрасно знает,

что похожа на капризного ребенка.

* * *

Дорогая Дельфина!

Спасибо за потрясающие письма. Сознаю собственную непоследовательность: требуя, чтоб ты не хранила моих писем, сам я берегу твои в укромном месте. Их уже набралось столько, что пришлось завести большую коробку. Но послушай же и меня, глупышка, и заруби себе на носу: не следует всегда ждать моего ответа. Ты вообще не должна ничего ожидать от меня, как не должна считать делом решенным нашу встречу Когда люди твердо на что-то рассчитывают, их жизнь утрачивает красоту.

Меня, скажем, беспокоят твои слова о том, что ты сама не своя, тревожат настойчивость и ожидания, которые я вычитываю в твоих письмах.

Возможно, ты нарисовала себе неверный образ, или, выражаясь точнее: я не тот, за кого ты меня принимаешь. И все же мне досадно, что ты сравниваешь меня с оскопленным Абеляром, который, когда ему отрезали причиндалы, удалился в монастырь и заделался святошей.

Разумеется, красавица, я бы с удовольствием ублажил тебя, заставил бы тебя сиять, твою плоть — ликовать, а твое чрево — исходить влагой…

Можешь не сомневаться, Дельфина, что мое влечение ничуть не меньше твоего и я тоже хотел бы слиться с тобой воедино. И все же боюсь, до этого нам далеко — по причинам, которыми я не стану обременять тебя.

Я, однако же, каждый день вспоминаю о тебе и радуюсь обрушившемуся на меня потоку писем. Ради бога, перестань в этом сомневаться.

Спасибо за все твои слова, красавица, и помни одно: ты такая, какой и должна быть, и сама по себе составляешь цельную натуру.

Твой Жан-Люк.

* * *

19 января.

Жан-Люк!

В только что полученном письме я вижу лишь последнюю строчку. Ты подписался: «Твой Жан-Люк», чего никогда не делал прежде.

Эти два слова переполняют мое существо, вызывая во мне безмерную благодарность. «Твой Жан-Люк»… Мой Жан-Люк… как я — твоя Дельфина…

Теперь я прочту письмо еще раз, с самого начала. (Пауза.) Хорошо, Жан-Люк, я перестану считать что-либо делом решенным, обещаю тебе. Перестану настырничать и торопить события. Но и ты должен обещать мне, что не будешь тревожиться, не будешь бояться моей радости по поводу тебя. Почему бы тебе просто не принять ее? Согласись с тем, что я питаю к тебе некие чувства, прими их. Разве так не будет проще?

Я опять перечитала письмо. Некоторые его места оставляют скверный осадок. Откуда вдруг столько оговорок? И ощущение, будто ты хочешь сказать: пристала как банный лист?..