Папийон

Я не смог присутствовать на их брачной ночи, так как надзиратель, в чьем ведении находились буйволы, объявил, что увольняет меня за то, что я посмел распрячь Брута. Я дошел к коменданту.

— Что произошло, Папийон? Брута надо прирезать, он слишком опасен. Он уже успел уничтожить трех прекрасных животных.

— Потому я и пришел к вам. Просить, чтобы вы спасли Брута. Никто, кроме меня, не знает, как обстояло дело. Я должен заявить, что Брут действовал исключительно в целях самообороны.

Комендант улыбнулся.

— Так… Что же дальше?

— Видите ли, комендант, противник напал на моего буйвола первым. — И я посвятил его во все детали. — Более того, если бы я не распряг Брута, Дантон наверняка убил бы его. Ведь он не мог защищаться, будучи прикованным к телеге.

— Это, конечно, верно, — заметил комендант.

В этот момент появился надзиратель скотного двора.

— Доброе утро, комендант! А я везде ищу тебя, Папийон. Ты ушел утром из лагеря, будто на работу отправился, а ведь я тебя уволил! Быка в любом случае отправят на бойню в воскресенье утром — мяса с него на целый барак хватит!

— Вы не посмеете!

— А ты кто такой, чтобы мне приказывать?! Плевать я хотел!

— Есть комендант. И еще доктор — я попрошу его спасти Брута, и он скажет свое слово.

— Да тебе-то что за дело?

— Это мое дело. Я возничий, а Брут — мой друг.

— Друг?! Буйвол? Ты что, смеешься?

— Господин Агостини, выслушайте меня хоть минуту!

— Пусть он выступит как адвокат Брута, — вмешался комендант.

— Ладно. Говори!

— Господин Агостини, как вы думаете, животные могут разговаривать друг с другом?

— Почему нет? Надо же и им как-то общаться.

— Ну хорошо. Так вот: Брут и Дантон договорились, что будут драться на дуэли.

И я второй раз пересказал историю с самого начала.

— Бог ты мой! — воскликнул надзиратель. — Ну и странный ты все же тип, Папийон! Ладно, поступай со своим Брутом как знаешь, но смотри: если он взбрыкнет еще хоть раз, никто его не спасет, даже сам комендант. Можешь возвращаться на работу.

Два дня спустя Брут вновь вернулся к своим обязанностям по доставке воды. И по-прежнему за ним повсюду следовала его верная подруга Маргарита.

Бунт на Сен-Жозефе

Острова опасны — слишком уж большой, конечно, видимой свободой пользуются там заключенные. Мне было больно и противно наблюдать, какой ленивой растительной жизнью здесь живут и больше всего на свете боятся, чтобы ничто не нарушило ее мирного течения. Одни ждут, когда закончится срок заключения, другие уже ничего не ждут, а просто погрязли в своих пороках.

Прошлой ночью я лежал в гамаке, а в другом конце барака развернулась карточная игра, такая бурная, словно в картежников бес вселился. В конце концов моим друзьям Карбоньери и Гранде пришлось вмешаться, чтобы немного утихомирить их, одному справиться с этой публикой было не под силу. Я же погрузился в дремоту и, стараясь забыться, гнал от себя сладкие воспоминания о жизни на побережье среди индейцев. Наверное сам Господь Бог наказал меня за то, что я недооценил красоту и прелесть первобытной жизни, так щедро предложенной мне в подарок, которой я мог пользоваться ровно столько, сколько мне хотелось.

Там остались милые мои возлюбленные, Лали и Зарема, там не существовало ни жандармов, ни наших законов, ничего, кроме полного взаимопонимания и любви между людьми, населяющими эту благословенную землю. Да я сам виноват, что оказался здесь, но надо постоянно думать только об одной вещи — бежать или умереть. Ведь стены и цепи каторги владеют не духом, а только моим телом, правда, об этом напоминают ежедневно, точнее, два раза в день.

— Папийон!

— Здесь!

Это утром. А в шесть вечера снова:

— Папийон!

— Здесь!

Но вы заблуждаетесь, господа. Мое физическое пребывание здесь еще ничего не означает. Дух мой свободен. Я не принадлежу каторге, я не освоился с ней, как освоились тысячи заключенных, в том числе даже самые близкие мои друзья. Я постоянно готов к побегу.

В этот момент к моему гамаку подошли какие-то два типа.

— Спишь, Папийон?

— Нет.

— Мы хотели бы с тобой поговорить.

— Говори. Только тихо, чтоб никто не услышал.

— Так вот, мы готовим бунт.

— Каким образом? Как это понять?

— Перебьем всех арабов, всех этих собак охранников с их женами и детьми-ублюдками. А план такой: Арно, это я, и мой друг Отэн, и еще четверо ребят, они на нашей стороне, нападаем на склад оружия, что у комендатуры. Я там работаю — слежу, чтобы стрелковое оружие содержалось в чистоте и порядке. Там двадцать три автомата, пулеметы и еще восемьдесят единиц — по большей части карабины и короткоствольные ружья марки «Лебел». Все пройдет как по…

— Стоп, стоп, не продолжай! Я пас. Благодарю за оказанное мне доверие, но я отказываюсь.

— Мы думали, ты согласишься стать во главе… Погоди, сейчас узнаешь подробности и сам все поймешь. Дело беспроигрышное. Мы уже с полгода готовим эту операцию. На нашей стороне около пятидесяти человек…

— Только не называй имен. Ни руководителем быть не хочу, ни вообще принимать участия в этом деле.

— Почему? Мы же доверяем тебе и говорим все напрямик, как есть. Так что уж, будь другом, объясни.