Пап…

– А грибов-то! А ягод! (Бабушка упирала на «о» и это было и смешно и умилительно). Бывало, пойду за грибами, лукошко полное за пять минут! А вот раз пошла-то по-грибы и, леший его знает, нету грибов, пропали совсем! Только мухоморы да путики (опята, по– нашему, считались грибами сорными). Зашла я, значит, в лес подальше, еще дальше, выхожу на опушку. Сама-то, вишь, глаза вниз, грибы высматриваю, значит. А тут поднимаю – батюшки светы! Волк! Стоит напротив, шагах в пяти, серый, худюшший, глаза огромные, желтые. И на меня смотрит. По-моему, он испугался еще пуще меня. От окаянный! Откуда он взялся? Я лукошко-то бросила и жару! Бежала до дому, не останавливаясь, только пятки сверкали. Все думала, бежит ли он за мной, али нет? Как выбежала на опушку, так только и остановилась. Руки-ноги трясутся. Оглянулась – нету его! Верно, он и сам перепугался да дал деру в другую сторону. С тех пор далече в лес я не заходила. Мальчонку, вон, лучше кликну, денежку дам, он через полчаса мне лукошко-то и принесет полное. Все – белые! А я уж и подожду его возле рощицы. Вот. А уж какие у нас осетры в реке были! А раки! Тодысь Петрович, помню, встретился навстречу на телеге. Глянь, а на телеге чо-то здоровенное лежит, а хвост по земле ташится! Я ему, мол, это што за чудо? А он: белуха, называется. Тот же осетр, только здоровеннищай! А в 45-м какой урожай по всему был! Все удалось, все выросло. Что говоришь? Немцы? У нас? А как же, были, конечно. Только пленные. Пригнали их откуда-то. Тошшие, страшные, голодные! А я в ту пору с бабами на мельнице работала. Так вот, председатель дал мне ружье и говорит: сторожи! Мужиков-то нет, все на фронте, вот он меня и назначил, значит. Я ему говорю – не знаю я, как им, т.е., ружьем – то пользоваться. Не боись, говорит, Кирилловна, оно все равно, не заряжено, да и бежать-то им некуда. Везде – Рассея. Далеко не убегут. Вот и стою я, как дура, с энтим ружжом, не знаю, что делать. Присели они на холмик, смотрят на меня, на ружжо. А рядом зерно лежит для перемолки. Тут один не выдержал, кинулся к зерну и давай его есть. Жадно так, ладошками загребает, даже не жует . Остальные, мать честная, за ним. Я вроде че крикнула, да не услышали они. Стою я, значит, дальше. Тут вдруг один как рванул в сторону леса, да прочь от деревни! Я ему кричу: стой, паразит, стрелять буду! Какой стрелять? Он и в ус не дунул, убежал. Это уж я потом смекнула – а может, живот у его схватил? Столько зерна-то сожрать? Слава богу, председатель, коль пришел, не пересчитывал их. Забрал ружье и куда-то повел их дальше. А я-то страху натерпелась! Хуже, наверное, чем с волком, да с шаровой молнией! Как это не рассказывала? Ну ладно, слушай. Хотя, что там говорить-то? Как-то рано утром выглянула в окно – загляденье. Тихо, туман, прохлада в росе, за околицей уже ничего за туманом не видно. Тут гляжу – батюшки светы! Шар огненный плывет над землей! И сияние от него шибко сильное ! Как от жар-птицы. Я окно-то и открыла, чтобы лучше на него поглядеть. А он, не будь дурак и повернул-то ко мне. И летит так медленно. И прямо ко мне! Я шасть от окна. Да и не закрыла его с перепугу! А он летит, летит, и в комнату ко мне! Я к печке-то прижалась, ни жива, ни мертва. А он остановился посреди комнаты, как осматривается , окаянный. Я прям окаменела, глаза зажмурила, будто он меня и впрямь увидеть может, если я на него взгляну. Сколь времени прошло, уж и не знаю. А только открываю глаза – а он уже в окне, летит помаленьку на двор. Так я и дождалась, пока он за околицей не пропал из виду! Вот бесовские дела! Так я после два дня в церкви молилась от злого духа! Слава богу, господь упас, больше со мной такого не приключалось!