Пантера, сын Пантеры

— А, — Иосия скосил глаз на дряхлый, некогда изумительно переплетенный томик in octavo. — То ли с перепугу заклинило, то ли кстати хотел тебе про Карну почитать или Далана. Тут многое такое спрятано под единым переплетом. Да, а сам переплет узнаешь? Юхимой сработано.

— Где-то он сейчас? И помнит ли о своем хобби и о нас?

— Анна однажды сказала, что Сирр особо любит книжных дел мастеров, — чуть невпопад ответил Иосия. — И еще: живые ничего не знают о том свете, а мертвые ничего не хотят знать об этом.

— Вспомнилось тебе. Да ты покажи свою сказку, а то забудем оба.

Закария, по-прежнему с поленом в руке, любовался чуждыми его разуму знаками. Чем-то они напомнили ему ходы, проточенные в дереве жуком, имеющим врожденное чувство ритма и музыкальное образование.

— «То есть древо начала времен, сердцевина живой земли, не смоковница и не маслина, но и не что иное, а обе они сразу, — с некоторым изумлением в голосе прочел Иосия. — Со стволом, подобным копью Луга, и ветвями, сплетенными в чашу Дагды, и корнями, что сплелись вокруг меча, достойного владыки Нуаду. В Бельтайн древо посадили, в Самайн его срубят. Из ствола выйдет мачта, из корней — основание ложа, из веток — бумага. Было три — ствол, ветви и корень — и станет три: корабль, дом и книга. Корабль утонет, дом распадется, книга истлеет, Древо пребудет.

Когда сойдутся трое: котел, копье и меч,
Когда вернутся вкупе два брата и сестра,
Покров с ключа златого судьба троим совлечь,
Конца времен, кольца миров настанет тут пора».

— Впечатляет, — хмыкнул Закария. — Ты уверен, что это именно так переводится? Я так помню, что в юхимовом «Океане сказаний» арабские притчи держались наособицу от ирландского фольклора. Читать я, правда не весьма учен, зато память у меня хорошая.

— У меня тоже, — мрачновато заверил его брат. — И, учти, я стихом вовсе не владею, в отличие от тебя, а переводить им с листа и тем паче не могу. Так что сам не понимаю, откуда все взялось. Только это не «Океан», а что — не знаю: название сошло с кожи вместе со всей позолотой.

Закрыл томик и поместил назад на полку.

— Так ты думаешь, что и дерево, и легенда… пришли вместе и пришлись одно к одному? — тихо произнес столяр.

— Ты спросил — я сказал, — так же тихо ответил книжник. — Вот и думай, откуда твое поленце — от ветви, ствола или корня.

Когда морок поразвеялся, решили попробовать находку на нож. Тут же, не уходя в верхнюю мастерскую, расстелили кусок пленки, чтоб не мусорить, Закария широким лезвием царапнул кору в том месте, где она отстала, — и тут послышалось тихое хихиканье, будто некто лез в холодную воду. Он оглянулся на брата:

— Ты, что ли, чудишь?

— Даже и не думал. Может быть, крыса? Та самая, которая поленницу шатнула. У нас в Доме есть такая, шибко умная: все подземные ходы разнюхала своим усатым рылом. Я ее как-то у полок поймал. Бумагу, к счастью, не грызет, но книги вовсю листает. Уронит на пол и…

— Мистика рядом с нами, — Закария махнул свободной рукой, потом прижал ею болванку и начал шкурить, бережно, чтобы не испортить редкостное сырье. Затем начал выделять — ножами поменьше — грубую форму. Он задумал сделать цельную статуэтку младенца без двигающихся ручек и ножек, чтобы не привлекать иной материал.

— Послушай, а не отдал бы ты мне ребеночка? — с оттенком шутки попросил его брат. — Добудешь еще себе, ты же мастер. А то у меня и невеста намечается, и всякий разный флердоранж, а если зреть в корень, так и нам с ней впору будет птенчиков с полу подбирать.

— Не зарекайся, — Закария ловко действовал ножом, поворачивая в левой руке как бы огромную угловатую картофелину. — Помни, что, как говорили в типографиях древности, всяк сам себе наборщик, верстальщик и строгальщик.

Из-под резца слышался бодрый скрип и временами как бы сочное покряхтывание.

— Тебе не кажется, что та твоя ушлая крыса и внутрь полена забралась? — спросил Закария, не подымая головы. — Звучная больно древесина, что тебе концертный рояль.

— Коли забралась, крестной матерью будет, — ответил Иосия. — А если серьезно, то не удивительно, что дерево поет: оно ведь было частью певучего целого и равно ему. Так и любая часть разбитой голограммы воссоздает прежний образ. И осколок меча всем напряжением силовых линий, возникших при ковке и закалке, помнит о клинке. А спроси нашего дона Пауло — он скажет то же про книгу, сочиненную, напечатанную, набранную и иллюминированную надлежащим образом — так, чтобы сделать ее истинным целым. Ее возможно свернуть в точку и из этой точки развернуть.

— Разговорился, — недовольно пробурчал Закария, — и как раз под руку.

Он тем временем сменил нож на более тонкий и короткий и хотел было скруглить шар, намеченный для головки, но тот сорвался и расхватил ее чуть ли не пополам. Раздался торжествующий писк, который каждый из братьев от великой тревоги счел своим собственным.