Паноптикум

— У тебя достаточно своеобразная жизненная философия. — Я перевела взгляд в его ровный профиль. Пауза. Затягивается.

— Я понял к чему ты. — Негромко и ровно отозвался он, не поворачивая ко мне лица. — Мажорами, золотыми детками и прочим говном, которому все готовое дают и дарят, мы с Эмином никогда не были. Отец это всегда презирал. — Давид дописал смс и, кинув телефон в карман заглянул в пустую пачку сигарет. Я протянула ему свою, он с сомнением посмотрел на тонкую сигарету, отгрыз половину фильтра и прикурив откинул голову на подголовник прикрыв глаза. — Папа не желал, чтобы мы опозорили фамилию и семью, и схема нашего воспитания у него была очень простая и действенная: в восемнадцать лет долгий очень четко все разъясняющий разговор и совет начать готовиться к взрослой жизни. Готовиться ежедневно, потому что времени мало. Исполнился двадцать один — до свидания, через год посмотрим, родной ли ты сын, или в роддоме с кем перепутали. До свидания, сказал я, когда пришла моя очередь, и взял кредит чтобы купить убыточное дело с долгами. На нормальное не хватило, да и по харду надо переть, чтобы развиваться, с лайтом любой дебил справится. Через год вышел в ноль. Получил заключение, что вроде бы не подменили в роддоме. Мне было мало этих слов. Попросил еще год. И по истечению продал бизнес дороже в семь с половиной раз, чем купил, потому что это стало очень перспективным делом. Отец сказал, что это достойно. Это были самые важные для меня слова, стоящие всего, что… Что я ощутил, чтобы их получить. Так что я имею право так говорить.

— Я никак не могу понять, что я больше испытываю, ужас или восхищение Асаевыми. Хотя одно без другого не катит, да? — улыбнулась я, покачав головой и бросив взгляд, на зарывшегося в бумаги Давида, ответившего краткой, узнаваемой полуулыбкой.

— Роял-флеш. Я понял почему. — Негромко произнес Давид, отложив часть документов на переднее сидение.

— У вас настолько… доверительные отношения? — ощутив неприятный укол в районе сердца, уточнила я.

— У нас нормальные отношения. Он на днях скинул мне твой номер. Абонент был так записан. — Быстро пробегаясь слегка нахмуренным взглядом по строчкам, и что-то помечая перьевой ручкой отозвался Давид. — Я же сказал, что понял почему. Были бы настолько доверительные, — он с точностью скопировал мою интонацию, — отношения, я бы не догадался, а знал, почему. — Бросил на меня краткий взгляд с мягким укором. Мол, але, Яна, Эмин не любитель трепаться о личном, а ты логику не выключай, потому что мы с ним одной крови, так что ты там не особо расслабляйся.

Я была очень благодарна ему за свою краткую, но искреннюю улыбку, среди всего творящегося пиздеца и все более нарастающего внутри напряжения, по мере того, как Олег ближе подъезжал к больнице.

Пропустили на территорию беспрепятственно. Олег остановился у входа, возле которого курил Аслан и я растерялась, когда поняла, что Давид не собирается покидать салон. Он смотрел в окно и негромко проговорил:

— Его нашли. Я вернусь часа через два. — У меня оборвалось дыхание и внутри все заморозило. Он перевел на меня взгляд, в котором карий мрак уже напитывался теменью. — Утром прилетела мама, она сейчас там. О тебе знает. Не напрягайся и ничего не придумывай, она адекватная женщина. — Он на мгновение прикусил нижнюю губу и совсем негромко добавил совершенно непонятное для меня, — потенциал реализовывать опасно, в этом мы всегда были согласны с ней, но именно потому что она мама, у нее так и не получится понять, что по-другому мы не сможем. Все. Иди.

С нехорошим предчувствием пошла. Мне казалось, что вот-вот я сойду с ума. Внутри билось ожидание, алчное, жадное, с оттенком торжества, потому что Нечая нашли. Билось напряжение, потому что последние слова Эмина были… странными. И билось тревога, болезненная и жадное, потому что я увижу Эмина.

По мере приближения к отделению реанимации нутро протравливалось больничным запахом. Лекарств, хлорки, запахом горя и бед. Охраны было много. Они легко узнаваемы, хотя все были в штатском. На стульях, подпирая стену, у проходов. Узнаваемы по глазам. Спокойным и очень внимательным.

У двери в реанимацию Аслан кивнул еще одному из охраны, набрал код и пропустил меня в коридор. Миновали его, миновали еще один коридор с дверьми в общий зал реанимации, потом еще дверь с двумя людьми из охраны, рядом с которыми остановился Аслан. Я поняла, что пришли. Он открыл дверь и я, шагнув через порог, увидела их мать.

Она стояла возле небольшого застекленного окна. Высокая, тонкая, статная, с гордой осанкой. Черные волосы острижены в аккуратное каре, на плечах белая накидка, руки скрещены под грудью в оборванной попытке себя обнять. Повернула ко мне лицо. Тонкие, изящные черты, плохо узнаваемые в ее сыновьях, разве что глубина насыщенно карих глаз схожа. Только ее глаза измучены, с отчетливым эхо боли, стягивающем черты лица и у меня все внутри.

— Твое имя Яна? — голос глух, с легким отзвуком акцента.

Я кивнула, замерев в нерешительности.