Паноптикум

Я смотрела в спину удаляющегося на свое место Эмина и чувство такое… По сути, совсем херня произошла, а у меня снова ощущение, как после секса с ним. Этот первый сход, когда мир еще разрушен, когда еще не успевают проступить сквозь горячий туман остовы и границы, когда тело немеет.

И кожа руки горела в месте прикосновения пальцев.

Я снова стояла в тени за баром и мучительно хотела сбежать покурить. Удалилась уже значительная часть гостей, фоном играла красивая мелодия и Эмин смотрел. Не так часто и нагло, как тогда, в «Империале». Нет.

Редко. Но метко.

Когда полилась мелодия, вплетающаяся в вены и тихо поющая в моей крови, его взгляды стали чаще. Меня немного знобило и в тоже время мне было жарко. Он не смотрел в глаза. На правую кисть, которой коснулся, когда я сказала о машинах. На ноги, задерживаясь взглядом на щиколотках. На правое плечо, оголенное черным платьем. И посмотрел на губы, когда в полумраке ресторана заиграл упоительный припев. И видит бог, под этим взглядом мои губы начали зудеть в такт медленным ритмам мелодии, а на языке был отзвук вкуса его резких, сбивающих с ног поцелуев.

И вкус стал явственнее, когда мы встретились глазами. Вкус стал очень отчетливым. Проносящимся волной жара по телу, утяжеляющим мысли, сковывающим их пеленой темного порока, который все множился в его глазах и все сильнее напитывал меня, мое тело, начинающее изнывать, потому что оно помнило его прикосновения и то, как именно он умеет прикасаться. С контрастом. С давлением и приглашением, зажигающими пламя в крови омывающей учащенно бьющееся сердце, когда в темной бездне его глаз мелькнул отголосок намека. Темного и горячего. Обжегшего мои немеющие губы кратким взглядом, но будто прикосновением. С нажимом, чтобы раздвинуть их, а потом язык по языку и в кровь обжигающим ядом…

Ему позвонили, он отвлекся, а я поняла, что дышу учащенно, что тахикардия, что вспотели ладони. Асаев поднялся и вышел разговаривая по телефону, так и не посмотрев на меня, просто охуевающую от того, что мне тяжело было стоять. От возбуждения, от налившейся вниз живота горячей крови. И, сука, да, из-за влажного нижнего белья тоже. Какой-то пиздец просто… Тут подошла Ангелина, самая ответственная и сообразительная халдейка и сообщила, что кабинет наверху готов к приему новых гостей. Это немного отрезвило. Я бросила взгляд на часы. Да, точно. Через сорок минут.

Оттолкнулась от стены и пошла проверить как дела на кухне. Мало ли, впереди еще банкет, может суета какая все же началась (я споткнулась при воспоминании о своем сне) и надо будет потрепать себе нервы и поломать голову… короче, работа. Любая деятельность помогает отвлечься, а у меня, кажется, крыша начинает подтекать и мне срочно надо направить мысли в нужное русло.

Новый год и его день рождения. Праздники, которые нормальные люди встречают вместе с семьей и друзьями, а Асаев собрал криминальных мразей. Крестная семья, блять. Он опасен. Так нельзя. Он очень опасен. Нельзя.

Я разговаривала с шеф-поваром, стоя на кухне и стабилизировала состояние этими мыслями, пока кожу руки жгло, а по венам все еще шел шлейф его взгляда. Я почти полностью вернула себе самообладание и видение реальных границ мира, когда за моей спиной прозвучал его ровный, спокойный, глубокий голос, с едва слышной хрипотцой:

— Вышли. И не заходите.

Я стояла спиной ко входу и не поворачивалась, почти с отчаянием глядя как персонал покидает кухню. С почти отчаянием. Потому что оно травилось набирающим жар ожиданием. Кривящим мне лицо. Я снова видела невдалеке порог своего нового внутреннего сражения. Неизбежный порог.

Ставший ближе, когда я почувствовала его за собой. И запускающий мне мурашки вдоль позвоночника, когда он медленно заскользил кончиками пальцев от моих плеч вниз. По предплечьям и ниже, до кистей. Которых он едва-едва касался кончиками пальцев.

— У меня день рождения, а ты пришла без подарка. — Тихий шепот мне на ухо и обоняние улавливает слабый отзвук его парфюма смешанный с остаточным веянием сигаретного дыма, уходящий негой мне под кожу. — Не стыдно?

— Я тут работаю… — выдавила я, пытаясь вернуть контроль в мысли. И не в силах заставить себя прекратить, когда отступила назад. Чтобы прижаться спиной к его груди.

— Делаешь это ответственно, признаю. — Негромко и серьезно произнес он и едва слышно добавил мне на ухо, — и достойно.

Я повернула голову. Его глаза. Снова бездонные. Насыщенно карие глаза. Он прижал одну руку к моему животу, придвигая к себе теснее. Пальцами другой сжал подбородок и повел мое лицо к своим губам, на которых был дурманящий привкус виски и сигарет.

И снова порно. Но с элементами эротики. Потому что трахал он уже медленнее, со вкусом, позволяя отвечать, участвовать, отталкивать его язык, скользить по нему, чуть отстраняться, чтобы коснуться им его улыбающихся уголками губ и вновь прильнуть. Его рука медленно переходит с моего живота на грудь и сжимает ее, запуская порочную неумолимую цепную реакцию желания в тело.

Отстраняется недалеко, темный взгляд под сенью ресниц дурманит, напитывает жаром.