Пангея

— Как это не вернется! — не сдерживаясь, закричала Лидия, когда Ханна и Лиза пришли в феврале на ее день рождения и она разрезала все тот же малиновый пирог, испеченный в честь праздника, а не для того, чтобы доесть мороженые ягоды. Останется с чужим ребенком беглянкой в стране, где ее никто не ждет? Она что, будет просить подаяние? Да ее депортируют как преступницу! Господи, за что мне все это?!

Ноги ее не удержали, она упала прямо с ножом в руках и потеряла сознание — это был еще не удар, но первый его предвестник.

— Ваша сестра — чудовище, — прошептала она, придя в себя. — Как она стала такой скотиной! Это я виновата? Я?

Малыш тоже просил ее никуда не уезжать. Он пихал ее локотком, когда она решала, ехать или несмотря ни на что оставаться. Он переворачивался и дрожал от горя, когда здравый смысл брал верх, и она говорила себе: «Не дури, решила — значит делай, возвращайся».

Когда она окончательно поняла, что ни за что на свете не отдаст его, он погладил ее ладошкой по обратной стороне живота и неслышно пообещал, что будет стараться появиться на свет как можно бережнее, осторожнее и сделает все, чтобы она никогда не пожалела, что оставила его.

Они сбежали с Анджело в Пулию, пересекли страну на восток, спрятались в старинном поселении, где не было не только интернета и мобильной связи, но даже и простого телефона. Они обосновались поначалу у его двоюродного брата, простого крестьянина, жившего неподалеку от Бари, где чудный храм всей христианской веры, и Николай Чудотворец продолжает творить свои чудеса.

Узнав о бегстве Катерины, Джоконда решила ничего не предпринимать. Не всегда нужно карать, когда чешется рука. Может быть, если она оставит это событие без последствий, без проклятий, без колдовства и заговора, без насылания порчи, боги пожалеют ее брата, ее младшенького божка, ее единственный свет в окне?

— Подумаешь, преждевременные роды и смерть ребенка, — спокойно сказала она своим клиентам, — это обычное дело, банальный риск, я видела его в картах. Все это копеечные попытки и не надо придавать им слишком большого значение. Завтра же все начнем сначала, и через положенный срок получите своего малыша.

Мальчика они назвали Исаак. Она настояла, Анджело уступил. Никто из них, конечно, не знал подробностей о библейском Исааке, которого чуть не зарезал его собственный отец, для них обоих это имя было величественным и им казалось, что Бог защитит их, если они назовут сына в честь такого великого сына Божья. И так все и случилось: чтобы ни происходило с Катериной, он всегда спасительно оказывался рядом и всегда чудесным образом помогал всем им разрешить трудности и отгонял беду. Через много лет Исаак, сын Катерины, бросил первую горсть земли в свежевырытую могилу бабушки Лиды. Через много лет он первым из всех родственников взял на руки Нур, и она перестала плакать. Он лишь однажды случайно столкнулся с Джокондой, когда приехали навестить бабушку в Москву, они прошли мимо друг друга, когда он шел с матерью по рынку. Джоконда была совсем уже старуха, слепая, она долго выбирала красные яблоки, так и не сумев отделить битые от целых. Катерина узнала ее, шарахнулась в сторону, отерла со лба выступивший холодный пот. Исаак пристально посмотрел на старуху и сказал как будто бы в утешение своей матери:

— Жалко бывает старух, правда, мама? Есть в них что-то совсем потустороннее и очень отталкивающее. Погоди, я помогу ей с яблоками.

Корысть средневековые европейцы изображали так: «Некрасивый тощий и обнаженный мужчина, через плечо перекинута волчья шкура, поэтому из-за его собственной головы виднеются волчьи уши и клыки, так вот этот человек держит в руках земной шар, который символизирует весь наш мир — так во всяком случае изобразил его Иероним Маффеи Луккезе, художник, человек прекрасного ума и безупречной интуиции. Те, кто сумели сбросить с себя это шкуру, гласила пояснительная надпись, выпускали шар из рук и получали другую сферу, невидимую, но от этого ничуть не менее прекрасную».

АЯНА

— Ну, заходи…

Так она и сказала ему, увидев на пороге.

Он протянул ей букет малиновых астр.

Ева велела прийти с букетом, первое свидание должно быть с цветами, она настаивала.

Не важно, что Аяна зрелая женщина, а он юнец, не важно, что принимать таких, как он, — ее ремесло. Правило есть правило. Это Платон усвоил с детства.

Он вошел, огляделся: на полу старинный иранский ковер ручной работы, подобный он видел у отца, шелковые бордовые абажуры, запах пыли, индийских благовоний, бубенцы под потолком, загадочно звякнувшие от сговорчивого сквозняка.

— Меня зовут Платон, — сказал он, стараясь выглядеть уверенно. Он побоялся, что за неделю она могла его забыть.

Мурашки по коже.

Она кивнула.

И опять как будто сосредоточилась на чем-то внутри себя, сдвинула брови, чуть наморщила лоб.

— А ты ведь Аяна? — спросил он, желая хоть чем-то заполнить паузу. — Я правильно запомнил?

Беспомощный вопрос, обращенный к женщине, которую он впервые самозабвенно любил и о которой грезил каждую минуту.