Пандора

Один из ее ранних эскизов, для броши, предполагал двойной узор. Первый орнамент Дора довольно грубо вырезала из дерева, но запала на второй узор не хватило, и вместо этого она отлила дубликат из воска. Так же Дора решает поступить и теперь. Все, что ей надо, – это ключ, висящий на цепочке на шее Иезекии.

Увы, добраться до ключа будет непросто, даже прибегнув к помощи джина…

Иезекия тяжело ворочается на стуле и задевает локтем тарелку. Дора наблюдает, как он вытягивает ногу из-под стола и поглаживает мясистое бедро.

– Болит, дядюшка?

– Конечно болит! – бросает он. Его лоб покрывается испариной, парик съезжает набок. – Никак не утихает.

– Но это же была просто царапина? – с деланой невозмутимостью произносит Дора. – Вам нужно отдохнуть. Это поможет.

Иезекия издает короткий смешок и рявкает с возмущением:

– Какой там отдых! Дора, я не могу отдыхать!

В его голосе слышатся нотки досады. Повисает короткая пауза, и Дора принимает решение. Она отодвигает недосоленного перепела (очередная попытка Лотти приготовить кулинарный шедевр обернулась полным провалом) и встает из-за стола. С превеликим усилием она заставляет себя подойти к Иезекии и присесть на стул рядом. Дядюшка удивленно глядит на нее. Она кладет на стол руку поближе к его руке, играя роль почтительной заботливой племянницы.

– Конечно, можете! – тихим, умиротворяющим голосом произносит Дора. – Вам необходимо отдохнуть, дядюшка. Полежите в кровати день-другой. Разве вы тут не хозяин? А я присмотрю за магазином. Я ведь и так это делаю частенько.

Глаза Иезекии слезятся в свете свечей. Он колеблется, явно собираясь сообщить нечто важное, но вместо этого снова ерзает на стуле, кладет на ее руку свою пухлую ладонь и неуклюже похлопывает. Дора с трудом заставляет себя не отдергивать руку.

– Я вот что думаю, – заботливо говорит она, – вам бы надо выпить немного джину. Это поможет. У нас ведь есть джин?

Есть, есть, она проверяла, пока Лотти ходила в кофейную лавку по соседству. Три бутылки припрятаны за мешком крупы в кладовке.

– Какая замечательная идея! Позвони-ка в колокольчик!

Доре не стоит уж слишком спешить, чтобы не вызвать подозрений.

Иезекия недолго сопротивлялся воздействию можжевеловой настойки, поскольку Лотти, которая по его настоянию составила ему компанию, тем самым ускорила процесс. Служанка то и дело подливала хозяину джина, тогда как Доре оставалось только ждать.

– Ну что, боль отступила, дядюшка?

Дора говорит тихим голосом, в котором звучит невинная забота. Она сидит к дяде так близко, что может отчетливо наблюдать паутинку красных сосудов, разукрасивших его нос.

– Да, – отвечает Иезекия. – Хотя я уверен, мне стало бы еще лучше, если бы Лотти полечила мне ногу, как она умеет… Целительные прикосновения!

Лотти, чьи глаза уже начинают слипаться, дергается при этих словах, кладет одетую в чулок ногу на бедро Иезекии и принимается слегка почесывать его пальцами. Иезекия блаженно вздыхает. Потом, скосив пьяные глаза, служанка бросает на Дору подозрительный взгляд.

– А что это вы тут сидите, мисси?

– Почему же я не могу тут сидеть? – парирует Дора, сжимая покрепче ножку своего бокала. – Я его племянница. У меня больше прав сидеть за этим столом, чем у вас, между прочим!

Лотти выглядит потрясенной, уязвленной, даже обиженной, и Дора чувствует укол совести за не свойственную себе зловредность. Но затем служанка сжимает губы, в ее глазах вспыхивают искорки презрения, и чувство вины, на миг посетившее душу Доры, исчезает так же стремительно, как возникло.

– Ладно-ладно, Дора, – мямлит раскрасневшийся Иезекия без обычной своей раздражительности. – Незачем разговаривать в таком тоне. И ты тоже хороша, Лотти. Мы что, не можем пропустить по стаканчику вместе, в мире и спокойствии?

Лотти обиженно надувает губы.

– Я просто хочу знать, что у нее на уме, – медленно произносит служанка. – Раньше она никогда с нами не выпивала. Почему сейчас?

Дора вздергивает брови.

– Может быть, мне тоже захотелось попробовать?

– Да, но вы ж почти не пьете.

– А как я могу пить, если почти ничего не осталось?

На это Лотти ничего не говорит и нетвердой рукой наливает себе еще бокальчик. Дора смотрит на бутылку. Треть выпита. Сколько же ей еще ждать? Она старается скрыть разочарование, поднимая бокал, чтобы Лотти долила ей джина.

– Разве нельзя изменить своим привычкам и побыть немного с родным дядей?

Лотти фыркает, но наполняет бокал Доры. Джин переливается через край и орошает ее пальцы.

– Вы не изменяете своим привычкам, Пандора Блейк. Вы такая же заносчивая, как ваша мать!

– Вам-то откуда это знать?

– Замолчите, вы обе! – заплетающимся языком прикрикивает Иезекия и примирительно поднимает руку. Он нащупывает свой пустой бокал и подталкивает его служанке. Лотти наполняет бокал до краев, Иезекия залпом его осушает и тут же требует налить ему снова.

При упоминании маменьки Дора ощущает в груди знакомый болезненный укол. Дора вообще-то не пьет – ей еще ни разу не представлялась такая возможность – и после единственного глотка джина сразу ощущает его воздействие. Исполнившись дерзкой отваги, девушка выпаливает: