Пандора

Дора холодеет, вспоминая, что видела темный угол в переплетной мастерской в тот день, когда туда заходила. Она думает о множестве зажженных свечей в рабочей комнате Эдварда, о его нежелании спускаться в темный подвал в ту первую ночь, о его боязни темноты, – и она в ужасе смотрит на мистера Эшмола.

– И что вы сделали?

– Обратились к властям. Кэрроу арестовали – и на следующий год он уже болтался на Тайбернском дереве[45].

– А что Эдвард?

Мистер Эшмол чуть щурится.

– Я его сам вывел из хранилища. Боже мой, видели бы вы его. Кожа да кости, весь в кровоподтеках и синяках. Я отвез его поправляться в отцовское имение… Остальное вам известно.

Дора чуть не плачет. О, Эдвард…

– Он об этом не говорит. Теперь уже прошло несколько лет, а он по-прежнему не может это вспоминать. Как-то я попытался его расспросить, но он так разъярился, что мы почти неделю не разговаривали. И с тех пор я эту тему больше не поднимаю. – Наконец мистер Эшмол устремляет на нее взгляд. – Я знаю: Эдвард никогда не ответит мне взаимностью. Он никогда не будет любить меня так же, как я его. Хотя я всегда лелеял надежду, что, может быть, когда-нибудь… И тут появились вы.

Он глядит на нее, как ей кажется, целую вечность, и в этом его бесконечно длящемся взгляде отражается и его ревность, и разочарование. А потом он отводит взгляд и снова устремляет его в камин, на пляшущие языки огня.

– Не осуждайте Эдварда за его честолюбие, мисс Блейк. – Его обволакивающий, точно шелковая лента, голос звучит умиротворяюще. – Он не хотел причинить вам зла, когда написал то, что написал. Все, о чем он мечтает, так это подняться над своим ужасным прошлым. И я никоим образом не стремлюсь испортить ваши отношения. Я знаю, как много вы для него значите. Он не более желает навредить вам, чем я ему.

Поленья трещат в камине. У Доры внутри все сжимается. Мистер Эшмол осушает свой бокал.

Она ждет, что он еще что-то скажет. Но мистер Эшмол молчит, и Дора ставит свой наполненный ромом бокал на небольшой столик рядом со стулом.

– Пожалуй, я пойду спать.

Сначала он никак не отзывается, но дойдя с ней до двери, произносит ее имя так тихо, что Дора не уверена, не послышалось ли ей это, но потом он повышает голос:

– Он ни о чем не догадывается. И думаю, ему это даже в голову никогда не приходило. Он еще мало что видел в жизни, чтобы… – Мистер Эшмол досадливо прищелкивает языком. – Вы же ему не скажете?

Дора качает головой.

– Разумеется, нет.

Он кивает.

Пауза.

Дора поворачивается к нему.

– Я вас еще не поблагодарила. За то, что вы меня приютили. Я благодарю вас.

– Что ж, – он смотрит на нее с высоты своего роста. – У меня вроде и выбора не было, ведь так?

Опять саркастические нотки. Пожалуй, это ей теперь даже нравится.

– Доброй ночи, Корнелиус Эшмол.

Мимолетная улыбка на его губах.

– Доброй ночи, Пандора Блейк.

Глава 41

Иезекия во все глаза смотрит на зажатый в руке ключ от несгораемого шкафа Брама с черным вращающимся диском на головке. Он оглядывается на стену, которая многие годы была обычной стеной – и ничем иным.

Сначала он решил, что речь идет о совсем другой стене, сдвинул все шкафы и ящики на середину подвала и потом долго и последовательно простукивал пальцами оголившуюся кладку. Но никаких замочных скважин он не обнаружил, а значит, вот эта стена ему и нужна. Стена, за которой скрыта недостающая комната. Это вполне логично. Ему никогда не приходило в голову, что в подвале помимо сводчатого помещения должно быть другое свободное пространство – но ведь это совершенно очевидно. Иезекия клянет себя за то, что раньше об этом не подумал.

Воспользуйся черно-золотым ключом, сказано в записке.

Ясное дело, ключом Брама. Но почему же он никак не может найти этот чертов замок?

Он прикладывает ладонь к стене и, стиснув зубы, стонет. Нога жутко болит. Боль невыносима, вонь от гнойника – тоже, но сейчас он старается об этом не думать. Сначала ему нужно каким-то образом проникнуть за стену, заполучить сокровища, и только потом можно будет позаботиться о своем здоровье.

Иезекия снова стонет, пот ручьем бежит по его спине.

Я что-то упускаю, думает Иезекия. В отчаянии он проводит рукой по неровной стене, обдирая кожу о выщербленные каменные плиты. Раз за разом, снова и снова он проделывает это, пока, запыхавшись, не решает действовать иначе. Он плетется к дальней левой стороне стены и, привалившись к ней, как к опоре, медленно ощупывает стену сверху донизу. Он продвигается так медленно, как только может, проглотив свой гнев, свое разочарование, свое нетерпение, свою боль, пока не…

Иезекия останавливается и во второй раз прикасается к тому же самому месту. В первую секунду он ничего не чувствует, или, точнее, чувствует пустоту. Он нагибается, чтобы разглядеть получше. Вот! Небольшая овальная вмятина, в точности совпадающая размерами с диском на головке ключа Брама. Его душа воспаряет.

Удалось! Он нашел! Боже правый, он же знал, что в конце концов победит!