Пандемониум

— Я набрала для тебя ванну, — говорю я, — Вода уже, наверное, нагрелась. Можешь взять чистую одежду.

Я показываю на полки с аккуратно сложенной одеждой. К полкам приклеены бирки: «мужские рубашки»; «женские брюки»; «детская обувь». Не сомневаюсь, что бирки — дело рук Рейвэн.

— Спасибо.

Джулиан берет с полки футболку и брюки, а потом, немного поколебавшись, кладет «Большие надежды» обратно к другим книгам.

— А знаешь, — говорит он, — здесь совсем неплохо.

Я пожимаю плечами.

— Делаем, что можем, — отвечаю я, но в душе мне приятно.

Джулиан идет в ванную комнату, но, поравнявшись со мной, внезапно останавливается. Он застывает на месте, я вижу, как по его телу пробегает дрожь, и в какую-то секунду с ужасом думаю, что у него сейчас может начаться приступ.

— Твои волосы… — просто говорит Джулиан.

— Что волосы? — Я настолько поражена, что даже голос сел.

Джулиан на меня не смотрит, но я чувствую, как его тело реагирует на меня, и это еще хуже, чем быть объектом наблюдения.

— Они пахнут розами, — говорит Джулиан и, прежде чем я успеваю ответить, проходит дальше в коридор, а я остаюсь одна с выскакивающим из груди сердцем.

Пока Джулиан моется, я накрываю для нас ужин. Разводить огонь в старой печке нет сил, поэтому я достаю крекеры, открываю две банки фасоли и по одной — с грибами и томатами. Все, что не нуждается в готовке. Есть еще соленое мясо, но только маленькая баночка. Я, конечно, голодная как волк и могла бы, наверное, съесть целиком корову, но мы не должны забывать о других. Это закон.

В Убежище окон нет, поэтому здесь темно. Я нахожу несколько толстых, но коротких огарков свечей и расставляю на полу. Фонарь выключаю, чтобы не разрядились батарейки. Стола в Убежище тоже нет. Когда я жила здесь с Рейвэн и Тэком (Хантер вместе с остальными пошел еще дальше на юг, в Делавэр), мы ели так каждый вечер. Садились вокруг общей тарелки, прикасаясь друг к другу коленями, и наши тени плясали на стенах. Мне кажется, это была самая счастливая пора в моей жизни, с тех пор как я бежала из Портленда.

Из ванной комнаты доносится плеск воды и пение. Джулиан тоже умеет получать райское наслаждение от мелочей. Я иду к выходу и приоткрываю дверь. Солнце уже садится, по бледно-голубому небу плывут розовые и золотистые облака. Разбросанный вокруг Убежища металлический лом отливает красным, как тлеющие угли. Мне снова кажется, что слева происходит какое-то движение. Наверное, опять та кошка бродит среди руин.

— Что ты там высматриваешь?

Я резко поворачиваюсь кругом и случайно хлопаю дверью. Джулиан стоит совсем близко. Я не слышала, как он подошел. Я вдыхаю запах его кожи, он пахнет мылом и… мужчиной. Мокрые волосы завитушками спадают до линии подбородка.

— Ничего, — говорю я, а затем, просто потому, что он стоит тут и смотрит на меня, добавляю: — Выглядишь почти как человек.

— Я и чувствую себя почти как человек, — отвечает Джулиан и проводит рукой по волосам.

Он подобрал себе простую белую футболку и джинсы, которые ему по размеру.

Я рада, что Джулиан не задает много вопросов о хоумстиде, о том, когда он был построен и кто здесь останавливается. Хотя ему наверняка очень хочется это знать. Я зажигаю свечи, и мы садимся по-турецки на полу. За едой нам не до разговоров, но, когда мы наедаемся до отвала, начинается настоящий разговор. Джулиан рассказывает мне о том, как рос в Нью-Йорке, и расспрашивает о Портленде. Оказывается, в колледже он хотел изучать математику. А я рассказываю ему о том, как увлекалась кроссом.

Мы не говорим о процедуре исцеления или о Сопротивлении, об АБД или о том, что нас ждет завтра. Этот час мы просто сидим на полу и болтаем, и мне кажется, что у меня появился настоящий друг. Джулиан смеется легко и беззаботно, как Хана. Он хороший рассказчик, а слушатель вообще замечательный. Мне с ним удивительно легко, даже с Алексом так не было.

Я не хочу их сравнивать, но сравниваю. Это происходит против моей воли, я ничего не могу с собой поделать, поэтому встаю, когда Джулиан еще не закончил рассказывать очередную историю, и отношу тарелки к раковине.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Все отлично, — слишком уж резко отвечаю я и ненавижу себя в этот момент и Джулиана, непонятно за что, но тоже, — Просто устала.

Ну, хоть это правда. На меня вдруг наваливается такая усталость, что, кажется, я могла бы проспать целую вечность.

— Пойду поищу одеяла, — говорит Джулиан и встает с пола.

Я чувствую, что он медлит у меня за спиной, и притворяюсь, будто занята мытьем посуды. Я просто не смогу сейчас посмотреть ему в глаза.

— Эй, — окликает меня Джулиан, — я так и не сказал тебе спасибо. — Он кашляет, — Ты спасла мне жизнь… там, в туннелях.

Я не оборачиваюсь, а просто пожимаю плечами и так крепко сжимаю края раковины, что костяшки на пальцах белеют.

— Ты тоже спас мне жизнь, — говорю я. — Стервятник чуть меня не прирезал.

— Что ж, можно сказать — мы спасли друг друга, — говорит Джулиан, и я по голосу слышу, что он улыбается.

И тогда я оборачиваюсь. Но Джулиан уже подхватил с пола свечу и исчез в коридоре, так что ответить я могу только собственной тени.