Пандемия (СИ)

— Да, — хором ответили Джамал и двое других подручных Али.

— Проверьте, чтобы оружия с собой ни у кого не было и пошли, — Али чихнул и матерно выругался, — Б…ть, зараза прицепилась, только этого не хватало.

По очереди, они разошлись и направились в город.

* * *

Аркадий осторожно вел машину, направляясь в сторону Савелово. Оттуда он собирался через мост переехать Волгу, а там до Москвы останется чуть больше ста километров.

Новиков с дочерью сидели на заднем сиденье. В зеркало заднего вида, было видно, что Леонид Сергеевич о чем-то задумался. Его сумрачное лицо говорило о том, что он погрузился в размышления по поводу того, что делать дальше и как поступить.

— Да, выбор у него действительно не из легких, — подумал Аркадий, — Если пойти с повинной и отдать ампулу с вирусом, это отнюдь не защитит его от наказания. Во-первых, принимал участие в разработке, затем создал вирус. Кроме того, испытывал на живых людях, а, следовательно, виновен в смерти почти двух сотен людей. Наконец, испробовал его действие на оставшихся в живых ученых. Как только все станет известным, его вина будет более чем доказана, а, следовательно, срок, который он получит, будет никак не условный. Десять, а то и пятнадцать лет ему обеспечены как минимум.

— Хорошо, — снова стал размышлять Аркадий, — а если допустить, что он никуда не пойдет, и никому ничего не сообщит? Что тогда? Как только базу обнаружат, и все всплывет, он сразу станет одним из членов бандитской, даже скорее террористической шайки, и тогда его объявят в розыск и, следовательно, в случае обнаружения, он подпишет себе четвертак, а то и пожизненное. Да, положение у него не из лучших. Что же, каждый сам выбирает, как ему быть, вот, к примеру, Гулавин. Отказался работать. Женой пожертвовал. Седым стал в момент, когда наблюдал, как его жену медленно скальпелем резали, и кровь прямо в таз стекала, чтобы пол не пачкать. Вот это я понимаю человек. А остальные? Так, нажали на них, пригрозили домочадцами, и как милые работали не покладая рук.

— И все же, как поступит Новиков? Трудно ответить, может спросить? — Аркадий снова взглянул на Новикова. Тот прикрыл веки, и со стороны казалось, что он спит.

— Спите, Леонид Сергеевич?

— Нет.

— Что так, совесть гложет? — задал он вопрос, как бы провоцируя начало разговора.

— А вас нет?

— Меня, нет. Мой паровоз жизни летит на всех порах в преисподнюю, тут, как говорится, поздно о совести думать. Оттянуть бы время немного, вот вопрос, который стоит на повестке дня, а остальное так, мелочь.

— Зря. Совесть и душа, вот две вещи, о которых никогда не поздно думать.

— Эка вы спохватились о душе и совести думать. Раньше об этом надо было. А сейчас, что вы, что я, по уши замараны. Что с повинной придем, что так поймают, все едино, разве что к стенке не поставят, а пожизненный срок дадут. Сколько людей-то мы с вами на тот свет отправили а, не считали?

— Нет, — мрачно ответил Новиков.

— И правильно, я тоже не считал, как за сотню перевалило, так перестал. А чего их считать, одно слово, расходный материал, не так ли?

— Послушайте, Аркадий Викторович, ведите лучше машину, итак на душе тошно, что в пору выйти из машины и бросится с моста.

— А кто вам мешает, могу остановиться, если есть желание?

— Желание есть, только кишка тонка.

— А, вот с этого и надо начинать. Именно, кишка тонка. Мы совершаем поступки, говорим о душе, совести, гуманизме, а когда встает вопрос, как быть, что делать, ссылаемся на обстоятельства. Нет, дорогой мой, все это чушь собачья. Жить хочется, банально, но факт. Даже не жить, а скорее выжить, и притом, любой ценой. И вот тут мы начинаем цепляться за что угодно: за детей, родных и близких, обстоятельства и тыр-пыр, что придет в голову. А уже потом начинаем говорить о совести и душе. А что же сначала-то о них не подумать? Или можно попросить потом у господа прощения? Вдруг простит?

— Вы так говорите, словно к вам это не имеет никакого отношения.

— Ко мне нет.

— Почему вы так считаете?

— Потому что я изначально готов к тому, что совершаю. Меня не мучает совесть, не болит душа. Нет, где-то в глубине, может и болит, но не настолько, чтобы распускать по этому поводу слюни, и горевать о необдуманных поступках. Они измеряются ценой, которую мне платят, чтобы я совершал их. И знаете что, думаю, таких людей как я, достаточно много. Возьмите, к примеру, забойщиков скота, копателей могил, палачей или даже наемных убийц. Думаете, они мучаются совестью? Уверяю вас, вряд ли.

— Вы взяли совершенно не сопоставимую категорию людей.

— Возможно, это я так, к примеру. И тем не менее. Если человек много лет занимается тем, что забивает домашнюю скотину, он что мучается совестью? А люди, которые служат в спецчастях, и участвуют в карательных акциях, или те же наемники? Да мало ли людей, которые за деньги, готовы весь мир пустить под откос, лишь бы получить свою долю от общего пирога?

— Может быть, я не хочу с вами спорить.

— Не хотите, потому что вам трудно привести доводы, опровергающие меня.

— Возможно и так.