Пандемия

– Это вам. У меня приказ ни в коем случае ничего не сообщать прессе, иначе они без обиняков объявят населению, что распространение вируса – результат террористического акта. В то же время это позволит нам опередить этого типа на корпус. Два часа назад я дал инструкции в штабе – срочное национальное оповещение, мотив надуманный, но достаточно сильный, чтобы привлечь внимание: подозрение, что готовится теракт. При таком качестве снимков у нас неплохие шансы его сцапать.

При национальном оповещении распространялась листовка, содержащая дату события, две-три строчки об образе действий подозреваемого, наименование службы, которую следует уведомить, и фотографию. Она распространялась во все службы полиции и жандармерии через сервер под названием Сарбакан. Каждый полицейский в стране регулярно получал такие оповещения, это могло касаться установления лиц, подтверждения свидетельств, поиска пропавших…

Камайе выключил компьютер и, морщась, поднялся. С него градом катил пот.

– Я тебя отвезу, если хочешь, – предложил Николя.

– Ничего, доберусь, спасибо. Меня заменит Шарль Марнье, он будет держать с вами связь. Если, конечно, тоже не свалится.

Коллеги пожелали ему держаться. Грипп поджидал его, готовый превратить его организм в игровое поле. Не снимая масок, Франк, Люси и Николя смотрели ему вслед.

Помещения дома 36 постепенно пустели.

Шарко задержался, рассматривая фотографии виновника эпидемии.

Люси тем временем отлучилась в туалет. Сняв маску, она умыла лицо холодной водой.

Она неважно себя чувствовала.

48

Николя Белланже и Камиль Тибо вместе вернулись в квартиру в Булонь-Бийанкур. Сорок квадратных метров, унылый вид на серые фасады домов, шумный бульвар прямо под окнами. Они планировали сменить жилье, перебраться еще немного дальше от окружной дороги в квартиру побольше. Камиль плохо себя чувствовала в этих стенах, в тесноте, вдали от родного севера, от казармы жандармерии в Вильнев-д’Аск с ее парком, бегающими детьми, коллегами, которых она знала много лет. Она переехала к Николя, потому что любила его, а его жизнь протекала на набережной Орфевр. Париж, и только Париж. Молодая женщина знала, что рано или поздно свыкнется с этим городом, услышит биение его сердца из стали и бетона, ей просто нужно было еще немного времени.

Они заказали суши в ресторанчике по соседству, покормили кошку Былинку и включили телевизор, где шли новости. Говорили только о «гриппе птиц»: снова выступала министр в прямом эфире по каналу TF1. На «Франс-2» брали интервью у врачей, орнитологов, задавали вопросы о происхождении вируса. Всех граждан призывали заходить на сайт Министерства здравоохранения, где инструктировали, как действовать в случае подозрения на болезнь и как защититься от этой разновидности гриппа.

Николя с досадой покачал головой:

– Это ужасно – знать, что люди, которые нами правят, лгут. То есть я хочу сказать, мы все знаем, что они лгут нам постоянно. Но тут-то мы наблюдаем за событиями из-за кулис. Я не знаю, сколько времени они смогут скрывать правду.

– Не беспокойся за них, они это умеют. Так может продолжаться недели, месяцы. Или выплыть наружу через годы.

– И хороший скандальчик натворит бед.

– А спрашивать, возможно, будет уже не с кого.

Они поужинали без аппетита, погруженные в размышления о происходящем. На набережной Орфевр, на улицах, в городской канализации. После ужина Камиль выпила таблетки циклоспорина против отторжения, которые должна была принимать пожизненно.

– Спасибо, Николя.

– За что спасибо?

Она подошла к нему и обняла сзади:

– За все, что ты для меня делаешь. Ты нашел мне работу. Ты позволяешь мне немного участвовать в том, что вы делаете, понимать, что происходит. Ты не отгораживаешь меня от расследований, потому что знаешь, что… что в этом – вся моя жизнь. Спасибо, что заботишься обо мне.

– Что правда, то правда, метр восемьдесят три крутого характера – не всегда просто.

Он улыбнулся ей, встал и достал из книжного шкафа «Полую иглу»[20]. Оригинальное издание Пьера Лафита 1909 года, красная обложка, пожелтевшая бумага, иллюстрации.

– Помнишь, что ты сказала мне, когда я тебе ее подарил?

Камиль гладила Былинку. Она вопросительно посмотрела на Николя. Она знала, да, но ей все равно хотелось, чтобы он это повторил.

– Ты сказала, что книги, которые ты прочла, словно осколки твоей памяти, кусочки твоей жизни. Ты как эта книга, Камиль, ты кусочек моей жизни. Кусочек меня. – Он коснулся пальцем ее груди. – Ты, твое неведомо чье сердце, самое дорогое для меня. Все остальное не в счет.

Камиль поцеловала его и тоже приложила руку к груди, глядя куда-то вдаль. Она думала о своем доноре, которого ей не суждено узнать. Об этом человеке, трагически погибшем и позволившем ей продолжать жить. Это было так странно и так волшебно.

– Я уверена, что мой донор был хорошим человеком. Я чувствую это в себе.

– Конечно был хорошим, это несомненно.

– Ты думаешь, что… что его поймают, этого Человека в черном? Когда такое творится, мне неспокойно.

Она подошла к окну, выходившему на бульвар, и раздвинула занавески.