Памир без легенд (рассказы и повести)

Остановились мы у большого камня. Он налег на другие, образовав подобие низкой пещеры. Около камня струился бриллиантовой жилкой источник, охраняемый маленьким отрядом шиповника в цвету. Этот оазис среди мертвых громадных камней соблазнил нас, мы решили здесь ночевать. Стрелка анероида остановилась на цифре 3870. Это было,--я невольно искал сравнений со знакомым мне миром,--это было в четыре раза выше ленинградского моста Равенства, если б поставить его на дыбы. Носильщики наши давно отстали. Мы ждем полчаса, час--их нет. Беспокоимся. Карашир уходит навстречу им. Возвращается.

-- Они легли спать. Устали. Разбудил. Сейчас придут.

Ждем еще час. Хувак-бек не выдерживает: у носильщиков чай и продукты, а мы голодны до зевоты.

Хувак-бей уходит за ними. Возвращается.

-- Они опять легли спать!

Когда они наконец пришли, мы напились задымленного чая и разостлали в пещере одеяла. Юдин и Хабаков в шахматном запое лежали ничком, я писал дневник, а шугнанцы, воткнув под острым углом в песок полую палочку, сделав над врытым концом ее ямку в песке, насыпав в ямку самосадный зеленый табак, по очереди становились на колени, пригибались и тянули с другого конца палочки дым. Один Карашир не угомонился: полез на скалы с винтовкой -охотиться на кииков, "чтоб было хорошее мясо". Впрочем, уже при луне он вернулся ни с чем. Хабаков поймал на себе хану и убил ее молотком.

А потом наступила ночь, однотонно звенела вода, трещали камни, срывающиеся с высоты. Мы промерзали в тулупах и одеялах, а шугнанцы спали на плоском, присыпанном травою камне, тесно прижавшись друг к другу, в тонких халатах на голом теле. Они объяснили нам что холода не боятся. Над нами висели льды. Завтра--решительный день.

14

Еще при луне Карашир разбудил меня, попросил дать ему винтовку и, обещав встретиться с нами в пути, ушел вперед, чтоб подстеречь кийков, спускающихся перед рассветом к воде. Я лежал, не закрывая глаз. Я старался не двинуться, не шевельнуться, чтобы ничем не нарушить сновидения, не являвшегося мне еще никогда. В нем были искромсанные пространства вертикальных сечений, это был иной мир, другая планета -- без атмосферы, ее обнаженные резкие грани избороздил холодный, межпланетный эфир. Извивающиеся тела гигантских драконов сползлись со всех сторон. Шишки и острия их неподвижных хребтов закрывали все небо; их толстая, жесткая, темнопятнистая чешуя мерцала светло-зелеными отблесками; драконы дремали, свесив шершавые, неповоротливые, тяжело выгнутые языки. Я слышал мерный шум--это был выдох дракона; медленно дышат драконы, между вдохом и выдохом проходят наши, человеческие, столетия. Я подумал, что я--на иной планете, быть может--на Сатурне. Мне не было страшно, я знал, что вея моя жизнь для этих масштабов--мгновение, она кончится на тысячелетия раньше, чем проснутся драконы. Какой холодный, зеленый, великолепный, мертвый и жуткий мир!

Мне не хотелось просыпаться; но когда в вышине этот мир резнула розовая полоска вечных снегов, когда дрогнула лунная прозелень, я понял, что не сплю. Мы встали и вышли, оставив под камнем наши тулупы и одеяла. Мы вышли тихо и торопливо, не потревожив покоя драконов. И я понял еще, что проник в тайну возникновения легенд в этой странной стране--Памир.

Хабаков и я чуть-чуть запоздали, мы хотели догнать остальных, но это было невозможно: мы задыхались. Ляджуар-Дара, извиваясь, прошивала узкое ущелье, ущелье грозило обвалами, мы прыгали с камня на камень по мокрым камням Ляджуар-Дары, расчетливо работая руками и ногами. Слева висячий ледник раскрыл свои трещины; мы вышли на поле громадных камней.

Юдин с шугнанцами шел впереди нас метров на тридцать; каждые пять минут он останавливался, чтобы передохнуть, и если бы преодолеть усталость и перешагнуть хотя бы через один кратковременный отдых, мы бы его догнали. Но дыхание перехватывало, сердце кружилось волчком, и когда, бросившись снова вперед, мы добирались до места, где только что стоял Юдин, он уже был впереди нас на той же дистанции. Мы останавливались, чтобы нахватать в наши легкие воздуху, и видели--то же делают Юдин с шугнанцами метрах в тридцати впереди.

Мы увидели верховье Ляджуар-Дары--она вытекала из ледника. Мы свернули с морены направо и полезли вверх, в упор по крутому скату, навстречу водопадам и каскадам маленького ручья. У нас азарт: догнать остальных. Хабаков--истый ходок и спортсмен, мы на Памире привыкли к его самолюбивой гордости, с которой он рассказывал нам о прошлых своих спортивных победах, подаренных ему выносливостью и тренировкой. Тут, однако, Хабаков начинает сдавать; он останавливается через каждые десять шагов и садится на камень, он дышит, как рыба на суше; я начинаю за него опасаться, хотя задыхаюсь и сам. Остальные лезут тем же темпом и с такими же частыми передышками, но на прежней дистанции впереди. Крутой склон переламывается еще более крутой осыпью из громадных глыб камня. Здесь Хабаков окончательно отстает, а я иду легче -- сердце наладилось.