Памяти Кампанеллы

Оказалось, что о жизни я точно имею смутное представление, поскольку миновать опасный мосток нам и вправду не удалось; едем, едем, выделывая в грязи несложные кренделя, вдруг что-то хряснуло под колесами, трактор страшно накренился, вздрогнул всем своим металлическим телом и завалился на левый бок.

Я кое-как открыл дверцу кабины, вылез наружу и первым делом ощупал себя всего: голова, конечности, грудная клетка - все было в целости, и я произвел облегченный вздох. Затем я сторожко обошел трактор кругом, и каково же было мое удивление, когда я увидел, что тракторист мирно посапывает, положа голову на переднее колесо. Эта картина меня настолько подивила, что я раздумал его будить.

Уже полная ночь стояла над Сердобским районом Пензенской области, ударил морозец, и грязь под ногами похрустывала, как бутылочное стекло, то есть следовало позаботиться о поддержании жизни, и я решил развести костер. Откуда только взялось смекалки: нащипал сенца из первого попавшегося брикета, раздобыл валежника у ближайших кустов, нашел в кювете какой-то дрын, высосал из бака немного солярки через шланг от тонометра, развел огонь, сел на корточки и сижу. Пламя костра страшно озаряет взломанные бревна мостка и трактор, похожий на поверженного слона, где-то поблизости ветер завывает в голых ветвях деревьев, иногда доносятся непонятные звуки, похожие на скрип рассохшихся половиц, а я сижу себе на корточках и сижу. За временем я, разумеется, не следил, но часа, похоже, через два к моему костру присоседился тракторист.

- Негодяй ты! - держась добродушного тона, заметил я. - Пьяная морда и негодяй!..

- Это не я негодяй, - отвечает он, - это такая жизнь!

В свете костра лицо его как-то вытянулось, истончилось некоторым образом даже иконописно, или, может быть, у него с похмелья всегда бывает такое возвышенное лицо.

Я ему сообщил:

- Какие мы сами, такая у нас и жизнь.

- Не скажи. Вот и в Мордасове, и у нас на лесопилке вроде бы одна и та же живет нация - русаки. Только у нас на лесопилке вчера какие-то злопыхатели украли подъемник, а в Мордасове, по слухам, народ валом валит на музыкальные вечера!

- Вот я уже в который раз слышу, что в этом городе творятся какие-то экстренные дела!.. Но что именно там творится - без ста пятидесяти граммов точно не разберешь!

- Это и нам, то есть местным, то же самое - невдомек. Ты не поверишь: ведь я в Мордасове даже ни разу и не бывал! И не поеду, хоть ты меня золотом осыпь, принципиально не поеду, потому что, может быть, для меня самое главное знать: не везде такой мрак, как у нас на лесопилке, - и сразу как-то сподручней жить!

- Нет, все-таки интересно, какие именно достижения стали в Мордасове нормой жизни...

- Ну, говорят, например, что у них пиво течет по трубам и у каждого на кухне есть для него специальный кран.

- А еще чего говорят?

- Еще говорят, милиции у них нет, только для вида один гаишник сидит в "стакане" и делает всем рукой...

С этими словами тракторист широко зевнул, потом заморгал-заморгал глазами и через минуту с присвистом захрапел, положа голову на переднее колесо. Была уже глубокая ночь; вероятно, взошла луна, скрытая ломаной линией горизонта, поскольку стало видно, как по черному небу передвигаются дымчатые облака, время от времени налетал сыро-морозный ветер и, что называется, пронизывал до костей, в костре дотлевали ярко-оранжевые головешки, иногда доносился все тот же звук: как будто скрипят рассохшиеся половицы, - слева над лесом висела голубая, ясноокая, предутренняя звезда. Заснуть в таких экстренных условиях казалось мне немыслимым, но с течением времени я заснул.

Когда я проснулся, сияло солнце, и на душе сразу сделалось хорошо, хотя давеча я намучился с трактористом, был голоден и продрог. Кстати сказать, тракториста не было: то ли отправился за подмогой, то ли просто-напросто бросил все и ушел. Я минут пять помахал руками, чтобы согреться, подхватил свой клетчатый чемодан и двинулся обочиной вдоль дороги. Снег слепил, грязь была точно каменная, вокруг ни души, и только та развлекала мысль, что далеко-далеко, за многие сотни километров, Загадкин, Комиссарова и Воробьев, проклиная все на свете, давились сейчас в метро.

Солнце стояло уже высоко, когда справа от дороги я увидел деревеньку дворов в пятнадцать, к которой вела не сказать чтобы торная колея. Эта деревня производила впечатление положительно нежилое, словно все в одночасье бежали от какой-то напасти, бросив свои дома. Однако вскоре-таки послышались звуки жизни: где-то тюкали топором, вроде бы радио говорило, вскрикнул и сразу замолк петух. Я приглядел избу, более прочих похожую на обитаемую, отворил калитку, подошел к двери и постучал; долго я стучал, наконец звякнул засов, дверь приоткрылась, и я увидел старушку, которая в свою очередь смотрела на меня недоброжелательно, даже зло.

- Ну чего стучишь?! - спросила меня хозяйка.

- Я, бабушка, хотел только разузнать у вас про дорогу на Мордасов, ответил я.

- Какая я тебе бабушка, обормот?!

Действительно, при ближайшем рассмотрении старушка оказалась не так стара.