Память сердца

Единственным укрытием была грузовая машина. Если бомба попадет в нее, то и рядом спасения не будет, а так все-таки есть некоторый шанс спастись от осколков. Я бросился под машину, где уже сидело, прижавшись друг к другу, человек десять, и рядом со мной примостился Логинов. Он был как будто спокоен, но я видел, как до бела побледнели пальцы его рук, сжимавшие приклад автомата. Баул оказался между нами, и мы прикрыли его, словно это был живой человек, за жизнь которого мы оба были в ответе.

Через мгновение оглушительный удар потряс плот, и он наклонился в сторону. Послышались отчаянные крики. Машина над моей головой дрогнула и заскользила вниз. Под ее тяжестью плот стал спускаться под воду. Меня сразу же захлестнуло по горло. Мне показалось, что все погибло. Я ничего и никого не видел в бурлящих волнах и только продолжал изо всех сил сжимать ручку баула. Но тут, наконец, машина повернулась на бок, с грохотом посыпались ящики со снарядами, мелькнули колеса — и все кончилось.

Но то, что погубило машину, спасло меня и еще нескольких человек. Освободившись от груза, сохранившаяся часть плота выравнялась, и внезапно я почувствовал под собой опору.

Лежа на мокрых досках, оглянулся. Бомба попала в центр плота и расколола его на несколько частей. В стороне плыл еще один обломок — на нем стояла машина, а вокруг нее суетилось несколько бойцов. Вдалеке, накренившись на левый борт, из последних сил добирался до берега буксир.

На том клочке плота, где был я, лежало еще два человека. Один из них — полковник из штаба фронта, тяжело раненный в голову. Его не смыло только потому, что шинель зацепилась за крюк, к которому веревкой привязывались машины. Второй — шофер машины, которая пошла ко дну. Он успел выскочить из кабины и теперь сидел на краю плота, свесив ноги в воду, в полном отчаянии.

Логинова нигде не было. Кто-то плыл к берегу, но, приглядевшись, я заметал, что у того волосы темные, у Логинова же — северные, соломенно-желтые.

Остатки плота медленно скользили посредине реки. Куда нас понесет? Этого никто не знал. Сумерки сгущались, найдет ли нас в темноте второй буксир?

Я встал на ноги и, сложив руки рупором, крикнул на берег:

— Эге-гей!.. Давайте буксир!..

Эхо разбросало мой голос и отозвалось где-то за мысом. И тут же невдалеке разорвался немецкий снаряд. Меня обдало с ног до головы водой, и волна чуть не смыла баул.

Вдруг я увидел, что прямо из воды к моим ногам тянется чья-то рука. В ту же секунду показалась вторая рука, а затем голова Логинова. Этого я ожидал меньше всего. Он словно вылез на плот со дна. Не успел я прийти в себя от удивления, а он уже стоял рядом и отряхивался от воды. Сапог и ватника на нем не было, но автомат каким-то чудом он сумел сохранить, и тот висел на ремне, перекинутом через шею.

— Ты откуда? — невольно спросил я и сейчас же понял, как нелеп вопрос.

Очевидно и Логинов это понял. Впервые за все время он улыбнулся.

— Вот оттуда, — указал он в воду. — Меня отбросило взрывом! А пока я раздевался в воде, вас унесло… Пришлось догонять.

Ему было холодно, и он приплясывал, дробно отстукивая голыми ступнями по доскам.

В это время полковник приподнялся на локте и подозвал меня. Его обострившееся лицо с мохнатыми бровями, сросшимися на переносье, выражало глубокое страдание. Он понимал, что умирает, и торопился сказать мне о самом важном.

— Товарищ лейтенант… Вот здесь на груди… в кармане пакет Чуйкову… Обязательно передайте… Сообщите и штаб фронта, что я погиб… Моя фамилия Матвеев… Пусть напишут жене…

— Хорошо, — сказал я, опускаясь перед ним на колено. — Все будет сделано, товарищ полковник.

Он откинулся на спину и коченеющими пальцами стал расстегивать на груди шинель. Я помог ему вытащить пакет, прошитый нитками и запечатанный сургучной печатью. Увидев, что пакет у меня, полковник облегченно вздохнул и закрыл глаза.

А между тем наш плот медленно крутило на быстрине. Мимо проползали темные берега, изъеденные окопами, воронками от бомб и почерневшими остовами зданий. Издалека доносились пулеметные очереди к редкие глухие удары тяжелого миномета.

Полковник лежал в забытье и потому самым старшим на плоту был я. Мой «гарнизон» состоял из Логинова и шофера, который продолжал в полном безразличии сидеть на краю плота.

Что же делать? Кроме голых досок, на которых мы стояли, на плоту не было ничего, чем бы можно было грести. Ждать, когда нас возьмут на буксир, или когда прибьет к мели? Но сейчас быстро темнеет, и через полчаса с берега нас уже не будет видно. А за ночь нас унесет километров за сто к Астрахани — и кто знает, что еще может случиться.

Пока я размышлял над создавшимся положением, Логинов обошел плот вокруг по краям и остановился невдалеке от меня, спокойно, словно ожидая приказа.

Я присел на баул и стал рассматривать доски. Если бы оторвать хоть одну — ее можно было бы использовать как весло. Но как это сделать? Толстенные доски, накрепко сбитые, скреплены огромными железными крючьями. Сколько ни трудись — не оторвешь.

— Слушай ты, шофер, — вдруг сказал Логинов. — Чего ты киснешь? Подь-ка сюда!