Память крови

— Не поручено говорить повсюду. Про то хан князю скажет, а затем уж и до вас доведут. Ну, тронули, братове, открыла ворота Рязань-матушка…

Неподалеку от княжеского двора путников встретили люди Юрия Ингваревича, почетно проводили в гостевые покои, оставили. Дали коням место и корм, предложили малую еду гостям, потому как настоящее угощение ждало на княжеском столе, когда принимать хана будет сам большой хозяин, князь Рязанский.

…После жаркой бани, когда сидел Иван на крылечке, пожаловал к нему на двор высокий седой старик, почитаемый всеми Верила. Иванову отцу он доводился дядей. Сотника любил, отличал во всей родне. Жил Верила при княжьем дворе, большой учености был человек. В молодые годы попал Верила в полон, чудом избежал смерти, но рабства хлебнул вдоволь. Побывал за тремя морями, бежал единожды, был бит многажды, науку прошел всякую, и уже в зрелом возрасте сподобился увидеть Родину, на что надежду было потерял.

Чтя великую мудрость старика, князь держал его в своих хоромах. Верила записывал в книгах все, что происходило в разные лета на земле Рязанской, а также и окрест. Верила и Ивана обучил грамоте. Книги ему читал не только русского письма, но и греческие, арабские, иудейские, румские — чужой язык был ведом Вериле как родной.

Увидев старика, сотник поднялся и стоял перед ним в длинной холщовой рубахе, красный от банного жара.

— Здоров будь, Иван.

— Пусть оставят тебя болезни, Верила, — ответил ратник.

— В бане паришься, — сказал старик, — а того не ведаешь, сколько хлопот княжьему двору задал: с ног сбились твоих половцев угощаючи. Не велик ли почет?!

— То добрые соседи, — возразил Иван. — Я стольким людям их племени головы посрубал, что могу так говорить об этих, что с собою привел.

— Не спорю с тобою, сотник, — сказал Верила. — Ведомо мне, какие вести привез хан Куштум. Княжий совет собрали, все стало известно, и гонцы в разные уделы княжества поскакали. Князь Юрий братьев созывает. А сейчас уединился с половецким ханом и ведет потайную беседу. Я за тобой послан. Кличет тебя князь, одевайся как воин, зовут на служилое дело.

Оповещенные гонцами бояре собрались, успев нарядиться. В большой горнице, где проходили княжьи советы, они перешептывались по поводу столь спешного сбора, уже ходили слухи, что половцы прибыли с дурными вестями, но каковы грядущие беды никто толком не знал…

Когда собрались бояре, с почетом ввели в горницу хана Куштума и ближних его людей, внесли подарки, привезенные гостями для князя Юрия, скоро вошел и сам князь Рязанский, Юрий Ингваревич.

На груди Юрия Ингваревича лежала лучшая его барма, сработанная в прошлом лете рязанским мастером Владием Краснятой. Слава о Красняте шла далекая. Великокняжескую барму сделал Краснята из золота и жемчуга, драгоценных камней. Изображения святых Бориса и Глеба поместил, Ирины и Варвары тоже. По бокам княжеских ликов сделал Владий крины[6] — символы жизни. Объяснил тогда князю Краснята: тут, мол, на барме, крины означают, что, приняв смерть свою в страшных мучениях, князья Борис и Глеб, причисленные к лику святых, заслужили самой гибелью бессмертие в душах людей, в памяти человеческой, образ их будет пребывать в этом мире всегда живым и юным. Слова мастера пришлись по сердцу князю Юрию, одарил он его по-доброму и еще больше приблизил к столу.

Едва появился князь Юрий, как по знаку Куштума выбежали вперед половцы и стали класть у ног хозяина богатые дары. Улыбнулся князь Юрий, обошел гору подарков, выросшую у его ног, приблизился к хану и протянул руку.

— Добро и мир тебе в нашем доме, хан Куштум, — сказал Юрий Ингваревич.

Хан принял княжью руку, пожал ее, затем руки свои сложил на груди и поклонился.

— Мир и тебе, князь Юрий, да не оставят боги тебя своей милостью. Прими жалкие дары в знак дружбы и покоя между нашими племенами.

После приветствий началось потчеванье гостей, пиршество князь Юрий затеял в честь хана отменное. Гости и бояре бражничали за столами, а хозяин с Куштумом покинули всех и уединились в укромные покои, куда вскорости вызвал Юрий Ингваревич старца Верилу и отправил за сотником Иваном.

Когда старик с внучатным братичем[7] прибыли на княжий двор, им велено было подождать второго зова. Чтоб скоротать время, Верила зазвал Ивана к себе в камору. Здесь старик жил, здесь записывал он в книги все, что свершалось на его глазах и приходило к нему от иных очевидцев.

В каморе хранились многие ученые и святые книги, на которые зарился рязанский владыка[8]. Он хотел держать их в Успенском храме, но князь Юрий согласился с Верилой: старик утверждал, что книги нужны ему для летописного дела.

Сейчас Верила устроил родича поудобнее, сам сел за стол, заваленный книгами в тяжелых переплетах, с медными и серебряными застежками. Из узкого оконца на закатной стороне проникал в камору луч уходящего на покой солнца и падал на седую голову старика.

— Нехорошо на душе у меня, — признался сотник. — Чует сердце большую утрату.

— Сердце — добрый вещун, редко обманывает, — отозвался старик. — Да оно и понятно сейчас. Сам ведь привез злую вестину.