Памфлеты

Итак, поскольку некоторые лица предприняли попытку заклеймить меня как якобита и убедить всех несведущих и легковерных, что я переметнулся к Претенденту, — с тем же успехом они могли бы доказать, что я магометанин, — я чувствую себя обязанным представить это дело в истинном свете, чтоб люди беспристрастные могли судить сами, были ли написаны мои сочинения в поддержку Претендента или против него. И легче всего это сделать, поведав, что воспоследовало после первого доноса и что в немногих словах сводилось к следующему.

В назначенное время я предстал перед Королевским судом, где мне было зачитано наконец обвинение в совершении крупных и мелких преступлений, предъявленное мне

Верховным судьей Ее Величества и изложенное, как мне потом сказали, на двухстах страницах.

Не стану объяснять, к чему сводилось обвинение, да я и не мог бы этого сделать, ибо никогда не читал его, но мне было объявлено, что мое дело будет слушаться на ближайшей судебной сессии.

Я был не столь неопытен, чтобы не понимать, что на таких процессах любое сочинение может быть представлено как клеветническое и что присяжные сочтут предъявленное обвинение доказанным, признав, что я и в самом деле написал такие книги, и суд вынесет мне приговор, который я и вообразить боялся. Посему я счел, что мне осталось лишь одно — броситься к ногам Ее Величества, чье милосердие я столько раз имел случай узнать. Я написал в своем прошении, что был весьма далек от мысли оказывать поддержку Претенденту и что при сочинении сих памфлетов мною руководило искреннее желание споспешествовать воцарению Ганноверской династии, что сии книги, почтительно представленные на суд Ее Величеству— как я их ныне представляю на всеобщий суд, — сами свидетельствуют в мою пользу. Далее я доказывал, что был злостно оклеветан теми, кто намеренно придал моим словам несвойственный им смысл, и посему, взывая к великодушию и доброте Ее Величества, молю ее даровать мне свое всемилостивейшее прощение.

Таковое прощение было мне даровано не только по врожденной склонности Ее Величества к доброте и милосердию, но и потому, что она « не увидела в сем первом судебном заседании ничего, кроме сведения личных счетов»,— то были собственные ее слова, произнесенные, как мне рассказывали, в государственном совете. Я нахожу, что у меня нет лучшего и более убедительного оправдания, нежели то, которое содержится в вводных строках Указа о помиловании. И да позволено мне будет заметить всем, кто не желает прекратите сей спор: им следует удовлетвориться тем, что удовлетворило самое Ее Величество. Могу их также заверить, что мне бы не было даровано сие всемилостивейшее прощение, ежели королева не взяла бы на себя труд подробно ознакомиться со всеми обстоятельствами дела, изложенными в прошении, равно как с теми словами и выражениями моих памфлетов, на которые я ссылаюсь в означенном прошении.

Я приведу здесь строки из Указа о помиловании, имеющие касательство до обсуждаемого предмета:

«Ввиду того, что на прошедшую неделю Святой Троицы в нашем Королевском суде в Вестминстере наш Верховный судья представил жалобу на Даниэля Дефо, обывателя города Лондона, джентльмена, состоящую в том, что оный написал, напечатал и издал три клеветнических сочинения, из каковых первое, именуемое «Доводы против восшествия на престол Ганноверской династии и Рассуждение, сколь много отречение короля Якова, если дать веру законности такого действия, нарушило бы виды Претендента на корону»; второе, именуемое «Что будет, если придет Претендент, или Некие соображения о преимуществах и истинных последствиях восшествия Претендента на престол Великобритании»; третье, именуемое «Ответ на вопрос, о коем никто и не помышляет: что будет, если королева умрет?».