Памфилов в Памфилии

Не знаю, можно ли памфилийцам предъявить счет по подлым жестокостям? Оставшиеся куски мрамора говорят о том, что разрушительные инстинкты у них покрывались благородным стремлением к шлифовке. Привозили откуда-то, ну, из Каррара, что ли, огромные куски мрамора, вырубали из него колонны и плиты и шлифовали, шлифовали, как будто сама природа и боги им говорили: создайте свой мир с гладкими поверхностями, к которым не пристанет грязь, и не забывайте о желобах, по которым от вас будет уходить замутненная влага. Этот мир проявлял колоссальную чистоплотность. Кто бы им ни строил бани, финикийцы ли, согласно теории ученой девушки Пам, или сами додумались, но бани были повсюду. Молчи, Европа, тебе еще долго отмывать блуд, скопившийся вместе с грязью и выпотом темных веков! Памфилийцы две тысячи лет назад, позанимавшись в палестре, спускались в бани и там, среди отшлифованной утопии, предавались воде и течению мыслей, ропоту речи и мягким играм с гениталиями.

Наследник этой цивилизации, советский писатель Памфилов был восхищен и вдохновлен окружающими поверхностями: длинными песчаными пляжами, по которым он взял за привычку совершать пробежку в предрассветный час, когда солнце, прежде чем явиться, очерчивает темно-синий гребень гор, огромными древними амфитеатрами, где хоть сейчас, изволь, разыгрывай собственную пьесу на античные темы с иллюзиями современности, комфортом отеля и романтическими ночами на морской террасе, по которой бесшумные, улыбчивые слуги разносят напитки изрядно оголенным дамам. Под загаром все становятся с каждым днем все моложе, даже и старая кобылица Триш, казалось, вспоминает прежних наездников. И все с загадочным блеском глаз поворачиваются к душе общества, мужчине хоть и невысокого роста, но с римским профилем и непринужденными манерами джет-сет глобтроттера.

«Вы бы хоть сыграли бы нам, милый Памфил, что-нибудь на рояле бы, наш талантливый Памфил», – однажды томно произнесла уставшая от дневных изысканий археологиня. Дважды не заставляя себя упрашивать, смеясь, рассыпая пепел сигары, неся в левой руке стакан «кампари-сода», международный писатель в белом направляется к роялю. Сейчас сыграю и спою: «Strangers in the night exchanging glances…», и только уже возле инструмента вспоминает, что никогда прежде не притрагивался к клавишам. Страннейшая интоксикация памфилийским воздухом; вместо того чтобы обернуть все в шутку, Памфилов думает: «Ну, ведь не может же быть, чтобы не получилось! Не может же разрушиться такой колоссальный расклад! Она просит, он небрежно, с сигарой, с напитком, садится к роялю, первые аккорды, окружающие переглядываются, талант во всем талант!»

Девушка Пам смеется; женственно, но слегка оскорбительно. Девушка Пат в патологическом хохоте бьется среди голландских «минхерцев». Девушка Триш ухает римским патрицием из тех, что растлили чистые театры Эллады жаждой гладиаторской крови. С тех пор в маленькой компании воцаряется шутка: «Может, вы нам что-нибудь сыграете, дорогой Памфил?»

Несмотря на романтическую интоксикацию, он стал замечать, что его теперь не всегда приглашают на ночь в соседний номер и его стук остается без ответа, а между тем оттуда еженощно доносятся победные визги оргазма. Гулкое пение Триш: «Гет ёр кикс ту рут сиксти сикс!» Старая лоханка, однажды подумал он, оскорбленный в достоинствах, чтоб ты захлебнулась во всем этом!

За завтраком как-то он сказал Пам с лукавинкой: «Друг мой, вы еще не приобщили меня к результатам ваших изысканий. Нашли ли вы финикийские письмена в памфилийских банях?»

Бледно-голубые, с морозной просинью, охладители малоуместных фантазий несколько секунд взирали на него, а потом как бы отшвырнули за ненадобностью. «Послушайте, любезнейший Памфил, вам никогда не приходило в голову, что вы не имеете никакого отношения к результатам моих изысканий? Кто бы вы ни были, любезный друг, пожалуйста, хотя бы ради простой сообразности, займитесь-ка своим делом!»

Она повернулась и направилась к экспедиционному джипу, в котором уже поджидали ее два нежно улыбающихся турецких атлета: рыжее жнивье затылка, шорты, не облегая, маскируют недурные округлости, зато открывают антилопистость ног. По мере удаления россыпь пигментации на открытых плечах затемняется загаром, ученая леди становится все моложе, трогательнее и оскорбительней.

Мне тут, кажется, показывают на дверь! Полдня он мучился в барах отеля. Мне тут, кажется, вообще не доверяют как личности! Кто она и кто я? Университетская сикушка и писатель европейского масштаба, переведенный на семь, вернее, на тринадцать языков! Это вечное пренебрежение к нам, русским! Если наша валюта не конвертируется, значит, нас можно считать мошенниками, попрошайками, унижать мужское достоинство?! Хватит! Немедленно по возвращении сближаюсь с кругами РПЦ, там рождается идея нового величия. Памфилия, обожженная обидой онтологическая родина, прощай!