Палата неизлечимых

Среди холодных белых фигур произошло движение. Одна за другой они стали удивленно осматривать худенькое напуганное тело. Головы их наклонялись и подымались, как мертвые. Послышались странные, короткие, удивленные восклицания. Доктор опять заговорил, водя короткими пальцами по дрожащему от холода посинелому телу, как будто стал доказывать сложную задачу. Белые фигуры шевелились, и нельзя было понять, как они относятся к словам доктора.

— Да, конечно! — неожиданно на живом языке сказал доктор и, махнув мальчику рукой, чтобы он одевался, покатился дальше.

Около четвертого больного уже копошилась сиделка, снимая халат. Больной неуклюже и беспомощно переваливался в ее сильных руках, тупо тыкая и мешая своими бесполезными обрубками. Обнажилось огромное вздутое, все покрытое язвами и обмотанное бинтами тело. Нудный сладковатый запах разложения тонкой струей потянулся в холодном воздухе палаты. На лице доктора ничего не отразилось. Он коротко осмотрел эту зловонную, лишенную образа массу кровоточащегося мяса и сделал знак сиделке. Та поспешно стала закрывать больного.

Больной испуганно и жадно следил глазами за каждой черточкой непроницаемого лица доктора, видимо боясь, что тот отойдет, ничего не сказав, как было в прошлый раз.

— Доктор! — поспешно вскрикнул он, когда доктор сделал движение отойти. — Ну, как я?.. Мне кажется, что немного лучше… Ноги не так болят и новых ран нет… И потом я сегодня превосходно спал…

— Да, да… это хорошо… — равнодушно ответил доктор и опять тронулся с места.

Больной протянул искалеченную руку, точно хотел схватить доктора за халат, и заторопился, боясь, что не успеет сказать всего:

— Я только хотел спросить вас: это ничего, что волосы так лезут? Я думаю, это от жара… У меня, должно быть, инфлюэнца… Доктор?.. И потом, мне кажется, что в коленях появилась какая-то опухоль… и вот тут… это, впрочем, бывает от ревматизма… у меня ведь застарелый ревматизм. Но все-таки… как вы думаете?

— Это ничего, это бывает… — торопливо ответил доктор и опять повернулся.

— И потом, — еще стремительнее, уже почти захлебываясь, метнулся больной, — я хотел вас попросить… мне кажется, что облатки, которые вы мне прописали, мне не помогают… нельзя ли чего-нибудь, что возбуждало бы аппетит… я почти ничего не ем. Доктор, я хотел, чтобы вы меня как-нибудь осмотрели особо… потому что… да, доктор, я бы хотел попросить, нельзя ли каждый день теплую ванну?.. Мне почему-то перестали делать, а мне от них было лучше и вот моему товарищу, — он показал на римлянина, — они тоже очень помогают… доктор…

Доктор пристально и терпеливо смотрел на него круглыми блестящими очками, как бы ожидая, чем он кончит. Потом быстро повернулся и покатился к новому больному.

Остановленный на полуслове полуразвалившийся человек тоскливо заметался, и судорога беспомощного отчаяния исказила его ужасное лицо. Он все еще что-то говорил и двигал обрубковатыми руками, точно силясь уцепиться за что-то.

— Новый? А, да… — сказал доктор, останавливаясь перед сидящим больным. — Разденьтесь.

Новый больной продолжал неподвижно сидеть.

Сиделка двинулась к нему. Он повернул к ней свою железную шею и взглянул прямо в глаза блестящим грозным взглядом.

— Это лишнее! — сказал он резко и громко. Доктор пожал плечами.

— Надо же осмотреть, — сказал он.

— Не надо, — так же громко и резко возразил больной.

Круглые блестящие очки изумленно блеснули. В группе белых фигур произошло какое-то движение.

— Вы, значит, не хотите лечиться? — спросил доктор.

— Нет.

— Но вы больны, — все выше и выше подымая плечи, сказал доктор.

— Знаю.

— И не хотите лечиться?

— Нет.

Доктор развел руками. Белые фигуры шевелились растерянно и недоуменно. В этой растерянности было что-то глупое, как у людей, уверенно шедших по совершенно правильному пути и вдруг неожиданно треснувшихся лбами о внезапно выросшую преграду.

— Но вы больны! — вразумительно и совершенно бестолково повторил доктор.

— Да.

— Вы умрете!

— Я все равно умру, как и вы… — резко ответил больной.

— Чего же вы хотите?

— Может быть, бессмертия, может быть — просто счастья, — с неуловимой иронией, в которой было что-то страшное, ответил больной.

Доктор высоко поднял брови, плечи, очки, надулся и превратился в какой-то белый шар.

— Но это невозможно… Надеюсь, это вы понимаете все-таки?

— Понимаю, и именно потому ничего не хочу. Оставьте меня в покое, — уже с гневом сказал странный человек, и негнущаяся железная шея его налилась синими жилами.

Доктор отодвинулся.

— Тогда зачем же вы поступили в больницу? — упавшим голосом спросил он.

— Меня посадили насильно. Это было выше моей воли. Но вы не беспокойтесь… долго я вас обременять не буду. Не имею никакого желания. До свиданья… Вы мне надоели!

Доктор и все белые фигуры зашумели, взметнулись, как листья осенью. И вдруг вся белая толпа повалила прочь из палаты, размахивая руками и возмущенно оглядываясь. Высокая дверь с шумом захлопнулась, и в палате настала тишина.