– Слушаюсь, рейна. – Он взглянул на Лисе. – Ты придешь проводить нас? Позже?
– Да, – прошептала Лисе.
Фойкс хотел было что-то сказать, но голосовые связки отказались ему повиноваться; он благодарно кивнул и откланялся.
Иста тоже отправилась к себе прилечь на несколько часов. Она жаждала сна без сновидений, боялась видений, но ей удалось только подремать, звуки агонии, просачивающиеся сквозь решетку из медленно разлагающегося замка, казалось, заполняли все вокруг. Наконец Лисе, чье лицо освещал огарок свечи, стоящий в медном основании подсвечника, стеклянная часть которого лежала где-то грудой осколков, пришла разбудить ее. Иста к этому времени уже проснулась и оделась. Унылое траурное одеяние стало грязным и кое-где износилось, но черное платье отвечало ее настроению и сливалось с темнотой.
Лисе последовала за ней, подняв повыше бледный огонек, когда Иста открывала дверь, ведущую на галерею. Рейна миновала несколько ступенек и застыла. Дыхание перехватило.
Высокий угрюмый мужчина стоял на несколько ступеней ниже нее, так что его лицо как раз находилось напротив ее, в той же самой позе, в какой стоял мертвый Эрис, когда она поцеловала его. Лицо мужчины и его очертания были немного размыты; Иста решила, что он немного похож на Эриса, немного на Арвола, совсем чуть-чуть на ее умершего отца, хотя ди Баосия был ниже и толще. На Иаса, сочла она, он похож был меньше всего.
Одет он был так же, как офицер Порифорса, – в кольчугу и серо-золотой плащ; но кольчуга сверкала, плащ отглажен и безупречен, вышивка горела, словно огонь. Его волосы и борода были ровного серого цвета, острижены так же коротко, как у Эриса, чистые и гладкие. Колеблющийся свет свечи не оставлял отблесков ни у него на лице, ни в бесконечных глубинах его глаз; напротив, они светились своим собственным лучезарным светом.
Иста сглотнула и вздернула подбородок. Колени стали ватными:
– Я не ожидала увидеть Тебя здесь. – Отец Зимы одарил ее мрачным кивком:
– На полях сражений присутствуют все боги. Какие родители не будут с беспокойством ждать, стоя у ворот, снова и снова поглядывая на дорогу, когда же их дети вернутся домой из долгого и опасного путешествия? Ты сама ждала у этих ворот, и тщетно и не зря. Помножь эту муку на тысячи и пожалей меня, сладкая Иста. Потому что мой великой души сын задерживается, он заблудился в дороге.
Его глубокий голос отдавался у нее в груди до звона костей. Она едва могла дышать. Вода застилала глаза и падала вниз с неморгающих век.
– Я знаю, Сир, – прошептала она.
– Он не слышит моего зова. Он не видит света в моем окне, потому что отделен от меня, он слеп, он глух, он спотыкается, и некому взять его за руку и привести ко мне. Но ты можешь коснуться его в окружающей его тьме. А я могу коснуться тебя в той тьме, что окружает тебя. Возьми эту нить и проведи его по лабиринту, куда мне хода нет.
Он подался вперед и поцеловал ее в лоб. Его губы жгли, как ледяной металл. В священном трепете она протянула руку, тронула его бороду, как тронула бороду Эриса в тот день, и ощутила мягкое покалывание. Он склонил голову, и слеза, словно снежинка, упала ей на ладонь, растаяла и испарилась.
– Теперь я проводник от Твоего имени? – оцепенев, спросила она.
– Нет, мои врата.
Он загадочно улыбнулся ей – белая вспышка среди ночи молнией прошлась по всем чувствам, и оцепенение превратилось в слепоту.
– Еще немного я буду ждать его.
Он отступил назад, и лестница снова была пуста. Потрясенная, Иста не двигалась. Точка на левой ладони, где его слеза коснулась кожи, была холодной, словно лед.
– Рейна? – очень осторожно сказала Лисе, стоявшая у нее за спиной. – С кем вы разговариваете?
– Ты видела мужчину?
– Мм-м… нет.
– Жаль.
Лисе приподняла подсвечник:
– Вы плачете.
– Да. Знаю. Пойдем. Думаю, тебе лучше подержать меня за руку, пока мы спускаемся.
Каменный двор, арка, двор в форме звезды, знакомый своими резкими очертаниями, и большие ворота, ведущие в парадный двор, остались позади в темной дымке. На протяжении всего пути Лисе не отпускала ее руки и хмурилась, чувствуя, как она дрожит.
Освещенный факелами двор был полон людей и лошадей. Большая часть цветочных горшков разбилась, упав со стен, или накренилась, сыпля вниз сухую землю. Суккуленты были сплющены, более нежные цветы завяли и покосились, напоминая сушеную зелень. У дальней стены два спиралевидных дерева роняли сухие листья, которые падали на кучу гниющих лепестков.
Фойкс первый заметил ее появление; он повернулся и застыл с раскрытым ртом. Нет сомнений, что вокруг нее облако божественного света, как будто бы бог рядом, ведь он коснулся ее так недавно.