Палач. Нет милости к падшим

Обосновавшись в кафе под тентом, заказал графинчик белого вина. Он просидел за столиком минут тридцать, прежде чем почувствовал чей-то пристальный взгляд. Слегка повернув голову, боковым зрением увидел старичка, попивающего, как и он, белое вино за соседним столиком. «Вы газировочкой разбавьте, дольше пить не будет хотеться», — сказал старичок.

Артемьев машинально подлил в бокал с вином минералки и сделал глоток. Старик приветливо улыбнулся: «Ну, как?» Артемьев в ответ так же приветливо улыбнулся: «Шампанское». Он не собирался продолжать разговор, но затем, неожиданно для себя, повернулся всем корпусом к старику и спросил: «А откуда вы знаете, что я говорю по-русски?» Его внутренний компьютер мгновенно включился, выстраивая логическую цепочку. Старик знает, кто он. Это значит, что он либо представитель «Криптоса», либо связан с таинственными незнакомцами, стремительно ворвавшимися в мир честного киллера и повернувшими ее на сто восемьдесят градусов. Если верно первое предположение, то где-то рядом сидят ликвидаторы, которые поставят точку в этой истории сразу же, как только старик уйдет. Он быстро окинул взглядом посетителей кафе. Две пожилые пары, явно европейцы. Три молоденькие японки да две почтенные дамы за соседним столиком болтают по-французски. На ликвидаторов никто не тянет.

— Вас, русских и китайцев, по лицу определить можно, — как-то грустно усмехнулся старик.

— Простите, а вы-то кто? Белорус? Украинец?

— Ни то ни другое, молодой человек. Моя национальность — советский человек. Двадцать лет живу в Италии. Как стало ясно, что ваша сраная Россия развалится, так сразу и уехал.

— Домой не тянет?

— Еще как! Но дома моего больше нет. Разрушили его в 91-м.

— А в русскоговорящих странах жить не желаете?

— Нет, — старик брезгливо поморщился, — «дорогие россияне» — слишком сильная нагрузка на психику нормального человека. Думаю, через пятьдесят-шестьдесят лет русских будет меньше, чем чукчей.

— Вас это радует?

— Честно говоря, мне безразлично. Но некоторое удовлетворение есть.

— Почему?

— За все нужно платить, молодой человек. Так природа установила. А русские когда что-нибудь творят, уверены, что платить не придется. Вы знаете, по-моему, русские — это генетические атеисты.

«Опять беседа на извечную тему: „Кто виноват?“ и „Что делать?“» — подумал Артемьев.

— Да, да, — кивнул головой старик, — «Кто виноват?» и «Что делать?» — идиотские вопросы в наше время, когда уже ясно и то и другое.

— Интересно, — сказал Артемьев, — вопросы слышал, а ответы всегда разнятся.

— На эту тему я могу целую лекцию прочитать, — усмехнулся старик. — Кстати, меня зовут Константин Сергеевич.

— Сергей.

— Знаете, Сережа, — Константин Сергеевич посмотрел на часы, — пойдемте пообедаем. Должен сказать, что хоть я вас, русских, и не жалую, пообщаться время от времени тянет.

— Спасибо за приглашение, но не хочется в людном месте сидеть. Я хоть и сам турист, но туристов не люблю.

Старик положил на стол десять евро за графинчик вина и встал.

— Идемте. Там, куда я вас отведу, туристов отродясь не бывало.

Глава Х Страна Раш (5000 лет до н. э.)

Белый Император влюбился, как мальчишка. Ему странно было вновь испытывать это чувство. Казалось бы, за долгую жизнь все уже изведано, самые красивые женщины государства и за его пределами всегда были к его услугам, и он полагал, что ни одна из них никогда не завладеет его сердцем, которое всецело было отдано главной страсти императора — власти! Но, увидев Танцовщицу, грациозную как лань, с лучезарной улыбкой на по-детски наивном округлом лице, в котором смешались черты разных рас, он уже не мог ее забыть. Поначалу он пытался как-то с этим бороться, но потом понял, что все его старания напрасны: он председательствовал в Высшем Совете — и думал о ней; обсуждал с сановниками важные вопросы государственного строительства — и видел перед собой ее огромные, в пол-лица, опушенные черными загнутыми ресницами, глаза; держал речь перед внимающими каждому его слову подданными — и гнал от себя прочь навязчивые видения, в которых она представала в неотразимой прелести своего естества. Усугублялась же эта непростая ситуация тем, что он был женат, его супругу, женщину достойную и уважаемую, любили элита и плебс. Только вот он уже давно не любил. Причем когда это началось — он не помнил. Поначалу на смену пылкому юношескому чувству пришла привычка, потом — период охлаждения, так и не перешедший в дружескую привязанность, и наконец — равнодушие.