Палач

— Из твоих наблюдений надо мной получается, что Оскар Палач вполне неплохой парень, — смеется Оскар. — Я-то думал, что я чудовище. Следовательно, мне следует несколько изменить мой имидж. Заострить и ужесточить его. Немедленно займусь этим, на следующей же неделе.

Оскар глотает шампанское, пузырьки покалывают рот. Он ставит бокал на столик и, нагнувшись к груди миссис Вудъярд, целует ее в сосок.

— Спасибо, Сю, за комплимент, очень тронут, — объявляет он. Рука его направляется между ног миссис, теплая, опускается на белый клочок войлока и подковыривает войлок двумя пальцами.

— Ой-й! — стонет миссис. — Ох-х!

9

К несказанному удивлению Оскара, в «Жирафу» Женевьев явилась не одна, но с мужчиной. Женевьев сама назначила Оскару встречу в «Жирафе» на Ист 58-й улице, пригласила его на обед, посему Оскар с удивлением посмотрел на толстого, на полголовы выше Оскара мужика с простоватым лицом, но все же представился, соскочив для этого с табурета в баре, где он пил белое вино:

— Оскар Худзински!

— Стив Барон, — назвал себя мужик, взяв руку Оскара мясистой рукой.

— Стив — писатель, — прокомментировала охотно Женевьев, уже поцеловавшаяся с Оскаром. — Недавно вышла его книга у «Харпер энд Роу» — «Выбор Елены», — ты, конечно, о ней слышал?

Оскар слышал о книге. Двенадцать лет Стив Барон вымучивал «Выбор Елены» и наконец осчастливил мир восьмисотстраничным кирпичом. Вареный клей — тяжелое, трудночитаемое тугое варево из слов — вот что представлял из себя «Выбор Елены». Очередная эксплуатация темы Второй мировой войны и уничтожения нацистами евреев. Половина героев книги, как и следовало ожидать, были злодеями, половина — жертвами. Книга намеренно была рассчитана на то, чтобы вызвать сочувствие еврейских читателей Нью-Йорка. «Выбор Елены» был полон псевдогуманистических рассуждений и всем известных истин.

Оскар подумал, что автор очень похож на свою книгу — такой же замедленный и заплывший жиром от нескольких десятилетий регулярного, три раза в день, питания и потребления, как можно было судить по красноватому цвету лица мистера Барона, изрядного количества алкоголя. Оскар не любил мужчин и после встречи с Чарли старался избегать их совсем. Он теперь появлялся на улицах и в ресторанах исключительно в сопровождении женщин.

«На хуй Женевьев привела с собой этого чурбана?» — разозлился Оскар. И понял. Похвастаться. Очевидно, мясистое существо, напившись с Женевьев пару раз, сумело влезть на даму-дизайнера и даже сообразило, где у дамы вход. «Вот, Оскар, видишь, не только ты один на свете мужчина, — как бы утверждала Женевьев, приведшая полусонного, объевшегося еще до обеда мистера писателя. — Смотри, я нашла себе любовника — знаменитого писателя… Я умею жить и наслаждаться и без тебя…»

Молодой метрдотель-итальянец, фальшиво улыбаясь, провел их к заказанному Женевьев столику. Положив на колени салфетку, Оскар оглядел зал и ничего интересного не увидел. Жеваные лица мужчин и женщин. В основном среднего возраста, дамы и господа могли позволить себе посещать «Жирафу». Ресторан был дорогой. Только в дальнем углу, скрытая чьим-то большим плечом в блейзере, время от времени появлялась из-за него соблазнительная блондинистая гривка. Хотя лица обладательницы гривки Оскар не мог видеть, судя по интенсивности, с какой гривка вдруг резко взлетала и падала, принадлежала она существу молодому и горячему.

— Над чем вы сейчас работаете, Оскар? — спросил вежливый Стив-писатель. — Женевьев сказала мне, что вы философ…

— Женевьев пошутила, очевидно. Я никогда не занимался философией профессионально, а в последние годы вовсе забросил «мыслительные процессы». Я — Палач.

— Кто, простите? — переспросил мистер Барон.

— Палач! — невинно повторил Оскар.

— Оскар обожает мистифицировать людей, Стив… — попыталась навести порядок Женевьев. Она усиленно толкала Оскара под столом ногой, призывая образумиться и остановиться…

— Я палач, то есть профессиональный садист, — охотно объяснил Оскар Стиву, одарив Женевьев легкой улыбкой. — Женевьев стесняется моей профессии, но я — нет, нисколько. Я даже горжусь ею…

«Профессиональный садист!» Привыкшие ко всему на свете, потухшие глазки Стива Барона оживились.

— Это интересно. Очень интересно! Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашей профессии, Оскар, я никогда в моей жизни не сидел за одним столом с профессиональным садистом.

— Вот-вот, я и решил, что вам как писателю будет интересно, — невинно произнес Оскар, заметив с удовольствием, что Женевьев скорчилась от ужаса, напряглась и смотрит в стол.

Официант принес аперитивы. Стиву — бурбон, Женевьев — текилу, Оскару — белое вино. Оскар отпил большой глоток холодного вина и начал: