Палач

– На этом и стоим… Ладно, сегодня среда. Уже закончилась, можно сказать. Директор лечебницы мне обязан, поэтому доступ тебе даст и к помещениям, и к больным. Постарайся не наломать дров. Ну и жду тебя с новостями в пятницу вечером. Заодно уходящий год проводим… Местный отдел покойника оформит как естественную смерть, чтобы статистику не нарушать. Если что-то обнаружится, тогда на себя перепишем… Все, удачи тебе в трудах праведных, а меня нет. Я – ис-па-рил-ся…

* * *

Доктор Крупп больше всего походил на зомби, восставшего по недоразумению из могилы. Высокий, худой, с глянцевыми длинными волосами, обильно смазанными вонючим бриолином, с затхлым запахом плесени от мятой одежды. Бледное лицо умудрялось оставаться совершенно неподвижным, когда его хозяин радовался или грустил. А выпученные блеклые глаза вобрали в себя все горести пациентов, к которым доктор относился с искренней любовью. И которых пытался лечить, согласно последним достижениям медицины, подтвердив свои изыскания бесконечной чередой грамот и благодарностей, развешанных на стене его кабинета.

– Да, мистер Шольц просил оказать вам всемерную поддержку. Да, я выделю вам нашего лучшего санитара, и он покажет здание. Да, если вдруг вы обнаружите что-то экстраординарное, немедленно поставьте меня в известность. Я бы не хотел, чтобы в моем заведении завелась какая-нибудь гадость. Мое заведение на хорошем счету, у многих больных высокопоставленные родственники. Думаю, вы понимаете, что потенциальную проблему лучше решить здесь, не предавая лишней огласке. Да…

Клаккер с огромным облегчением откланялся, с трудом подавив желание удрать из кабинета сразу, как только познакомился с его хозяином. Впрочем, лучший санитар тоже произвел неизгладимое впечатление: заросший бородой до самых глаз квадратный бандюган, способный руками-бревнами пробить брешь сквозь надежные стены психиатрического узилища. Кроме того, сопровождающий оказался на редкость молчаливым и открывал рот с большой неохотой, изредка цедя слова. Но зато с его помощью палач успел до вечера обшарить все закоулки еще раз и познакомился с каждым из обитателей холодных комнат с тяжелыми коваными запорами на дубовых дверях. Где-то пациенты испуганно прятались от нового для них посетителя, где-то не обращали внимания. Лишь в одной комнате изжеванная временем старуха зло закричала на охотника, тыча артритным пальцем в его лоб:

– И тебя сожрет геенна огненная! За грехи твои, за прегрешения! За то, что не покаялся, не покаялся, не…

Поэтому неудивительно, что, оказавшись на улице, Клаккер с огромным облегчением вдохнул морозный воздух и встряхнулся, подобно собаке, сбрасывая воспоминания и запахи столь неприятного места.

– Я бы тоже на себя руки наложил, – буркнул палач, двинувшись вниз с холма к окраинам Города. – Посиди неделю среди безумцев, мало ли что привидится.

Но не успел охотник добрести до конца пустыря, как мимо него прошмыгнула размытая серая тень. Притормозив, он на миг задумался, затем подошел к оставленному следу и постоял рядом. Молча покопался в мусоре, сваленном рядом с покосившимся забором, добыл оттуда ящик и уселся посреди дороги, положив верный обрез на колени.

Уже началась ночь, когда тварь проскакала обратно. Увидев припорошенного падающим снегом палача, нечисть замедлила бег, посмотрела в его грустные глаза, оскалила зубы и попрыгала дальше, не обращая внимания на «меченого». Кряхтя и чертыхаясь, Клаккер поднялся, поприседал, пытаясь согреться, и вернулся на ее след. Потоптался, сравнивая запахи, затем выбрался из сугроба обратно к ящику. Убрав оружие, почесал щетину на подбородке и пробормотал:

– Что вам там медом намазано? Бегаете туда-обратно. И ведь даже не набросилась. Вот тебе и «вечная ненависть» и «война до последнего солдата». И воняет от тебя, не как после помойки, а будто в тухлую рыбу духи ливанули. Что-то новенькое. А где новенькое, там обязательно какие-нибудь неприятности припрятаны… Да, задал ты мне задачку, господин старший обер-крейз.

* * *

Палач еще дважды заходил в больницу, где в сопровождении бородача спускался в подвалы и простукивал стены, сложенные из огромных каменных блоков. Занимаясь малопонятной для непосвященного работой, Клаккер пытался разговорить санитара, но тот лишь мычал в ответ что-то невразумительное.

– А что та бабушка, божий одуванчик? Понимаю, что я для нее новый человек, лишний раз побеспокоил. Но очень уж на меня разобиделась. Всегда она так или лично я не понравился?

– Старый человек. Больной. Что возьмешь?..

– А девушка в мешковине, из пятнадцатой палаты? Такая щупленькая вся. Меня все разглядывала, разглядывала. А потом бросила в спину: «Потрошителя никто не любит». Тоже с особенностями?

– Так я и говорю. Больные у нас. Бывает…

– Ну да, да… Больные…

И уже выбравшись поближе к неяркому солнечному свету, охотник подарил обворожительную улыбку и отрапортовал: