Палач

И Таня рассказала ей о том, что я уже давно знал – про авиакатастрофу, про похороны в закрытых гробах, про смерть бабушки… И еще о том, что у меня с самого рождения никого нет и не было…

- Да, Танюша, тебе тоже не легче… Прости… Я больше не буду. Я постараюсь держать себя в руках. Главное – что мы нашли друг друга. Что мы вместе! Андрюша, ты тоже прости. Как глупо, что я хотела умереть и все забыть! Нет, я буду жить! Ради тебя и Тани… Даже если мне будет в сто раз тяжелее…

* * *

Мы еще долго сидели на койке, обнявшись, я чувствовал на своем обнаженном теле влажное Танино платье, ощущал на своей груди Олины руки, чувствовал, как мы близки, и думал, что мы никогда не должны расставаться. Наконец Таня, глубоко вздохнув, встала, сняла платье, и снова повесила его на обогреватель.

- Ну, ладно, Оленька. Это просто был нервный срыв. Надеюсь, в последний раз. Я тебя понимаю, мне самой иногда так тоскливо… Но я вспоминаю, что у меня есть Андрюша, есть ты, и сразу становится легче. Давайте ужинать, хорошо?

Она достала из пакета, который принесла, и выложила на койку бутерброды с холодным мясом, пластиковые коробочки с салатами, пирожные, бутылки с соками, одноразовые вилки и ложки, и мы приступили к ужину. Я ел молча, пытаясь заново осмыслить то, что произошло. Оля, словно чувствуя свою вину, все время поглядывала на меня и старалась разговорить, но я отвечал односложно или совсем не реагировал, а Таня тоже молчала и лишь в конце ужина сказала:

- А вы знаете, что мы уже давно плывем?

Только тут я заметил, что палуба под ногами плавно покачивается и вздрагивает. Я подошел к иллюминатору и открыл его, откинув запор. Свежий ночной ветер ворвался в каюту, и я увидел за окном черное небо, в котором горели звезды – не было уже ни туч, ни тумана.

- Давайте выйдем на палубу, прогуляемся! – предложил я.

- А как же одежда? – спросила Таня. – Она еще влажная! Особенно, твоя…

- А что мне сделается? Сложись все по-другому, я вообще, возможно, был бы уже мертв… Ты, Танюша, никогда не простываешь, Оля босиком по снегу бегала...

- Ладно, пошли. Нам всем нужно немного прийти в себя.

Мы оделись и вышли из каюты. Поднявшись на верхнюю прогулочную палубу, мы прошли в ее носовой конец и встали там у ограждения, глядя в море. Здесь качка была заметнее, и дул сильный, пронизывающий ветер. Луны не было, и лишь звезды сверкали на черном небе.

Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу – девушки впереди, а я обнимал их сзади, и смотрели на черную воду, плещущуюся далеко внизу, словно с крыши десятиэтажного дома, а черное небо, усыпанное звездами, смотрело на нас. Так мы стояли долго, и, наконец, Оля обернулась и сказала:

- Ну что, Андрюша, отошел немного? Пойдемте вниз, а то холодно…

Мы спустились в каюту, опять развесили одежду на обогревателях и улеглись на одну из коек все втроем, тесно прижавшись друг к другу. Ни разговаривать, ни заниматься чем-то еще никому из нас не хотелось. Так мы и уснули, обнявшись.

Утром я проснулся оттого, что почувствовал, как кто-то гладит меня по груди и животу. Открыв глаза, я увидел Олю, стоявшую рядом с койкой на коленях.

- Милый, все уже прошло, правда? Я хочу, чтобы все стало, как раньше! И Таня тоже… Иди-ка в душ! – и она улыбнулась, а Таня, лежавшая рядом со мной, провела рукой по моему животу, и ее рука спустилась ниже.

Я втиснулся в душевую кабинку, тщательно помылся, а когда вышел оттуда, девушки сразу взяли меня в оборот. Таня уселась на меня верхом, а Оля расположилась ей навстречу, я стал ласкать ее языком, гладя и стискивая ее маленькие груди, и она стонала и извивалась на мне, а Таня, когда мы с ней кончили, нагнулась и стала возбуждать меня языком и губами, а потом поменялась с Олей местами. Я стискивал ее груди руками, а она просила:

- Сильнее, милый! Сильнее! Как будто ты их хочешь совсем оторвать!

Я щипал и крутил ее соски, она вскрикивала и просила:

- Еще, еще! Сильнее! Вот так!

Наконец, мы все «насытились» и лежали рядом, отдыхая.

- Милая, - сказал я Тане, - а ты, кажется, и в самом деле становишься мазохисткой? Ведь так у тебя на груди синяки останутся!

Таня улыбнулась:

- Ну, с кем поведешься… Но ты знаешь, милый, мне и на самом деле приятно, когда ты причиняешь мне боль. Это возбуждает. Я это заметила, еще когда ты меня казнил… Так что, пусть тебя это не смущает.

- Оля, - спросил я, - а ты? Тебе тоже такое нравится?

- Ты знаешь, милый, да! Даже когда этот бандит забивал мне в груди гвозди, это меня возбуждало.

Я засмеялся:

- Что же, милые, должно быть, я пока один нормальный в нашей веселой компании? Да и то с вами постепенно становлюсь садистом… Не зайти ли по приезде в Лисс в магазин сексуальных игрушек и купить там плетку?

- Нет, милый! – рассмеялась Оля. – Плетку я уже попробовала, когда меня похитили, и что-то мне это не очень понравилось…

* * *