Пакт

«Судьи, прокурор, обвиняемые связаны между собой узами общей цели. Они подобны инженерам, испытывающим совершенно новую сложную машину. Некоторые из них что-то в машине испортили, испортили не со злости, а просто потому, что своенравно хотели испробовать на ней свои теории по улучшению этой машины. Их методы оказались неправильными, но эта машина не менее, чем другим, близка их сердцу, и потому они сообща с другими откровенно обсуждают свои ошибки. Их всех объединяет интерес к машине, любовь к ней. И это-то чувство и побуждает судей и обвиняемых так дружно сотрудничать друг с другом.

Патетический характер признаний должен быть в основном отнесен за счет перевода. Русская интонация трудно поддаётся передаче, русский язык в переводе звучит несколько странно, преувеличенно, как будто основным тоном его является превосходная степень».

Накануне, 8 января, Фейхтвангер встречался со Сталиным, беседовал с ним несколько часов и в результате из писателя превратился в персонажа, такого же сказочного, как стахановка Паша Ангелина.

Литературные опыты знатной трактористки, воспоминания о встрече со Сталиным вышли в «Правде» рядом с заметками Фейхтвангера, хотя никакого отношения к процессу не имели.

«Передо мной открылся новый мир счастья, разума, и в этот новый мир привел меня великий Сталин. Рядом со мной крестьянка, сбросив платок, так что заблестели серебром седые волосы, с горящими восторгом глазами тихонько шептала: „Наш дорогой, наш родной отец Сталин! Низкий тебе поклон от всего нашего села, от детей наших, внуков, правнуков! Ох, народушко мой родной, глядите на наше Солнце, на наше счастье!“.»

Илья так увлекся чтением «Правды», что подпрыгнул от неожиданности, когда в кабинет влетел Поскребышев.

Мокрый, серо-зеленый, он таращил бессонные глаза.

– Все проверил? Давай!

К счастью, пресс-сводка была готова. Илья сложил в папку листки, завязал ленточки. Перед тем как выйти, Александр Николаевич взглянул на себя в зеркало, пробормотал:

– Ужас, краше в гроб кладут.

Процесс длился неделю, но, казалось, прошла вечность. Наконец на стол легли стенограммы последнего дня. Радек в своей заключительной речи обратился с грозным предупреждением ко всем оставшимся на свободе «троцкистам, полутроцкистам, четвертьтроцкистам, троцкистам на одну восьмую, всем, кто помогал нам, не зная о террористической организации, кто симпатизировал нам из-за либерализма, из-за фронды партии, всем этим элементам перед лицом суда и перед фактом расплаты мы говорим: кто имеет малейшую трещину по отношению к партии, пусть знает: завтра он станет диверсантом и предателем, если эта трещина не будет старательно заделана откровенностью до конца перед партией».

Тринадцать из семнадцати подсудимых были приговорены к высшей мере наказания. Их расстреляли сразу, той же ночью. Четверо, включая Радека, отделались длительными тюремными сроками. «Правда» публиковала обращения трудящихся, с требованием скорее разоблачить и покарать очередную вражескую банду во главе с Бухариным и Рыковым.