Пакт

Работая в Институте марксизма-ленинизма, Илья узнал о Вышинском много интересного. Андрей Януарович происходил из мелких польских шляхтичей, получил приличное юридическое образование, вступил в партию меньшевиков, имел счастье во время революции 1905-го познакомиться в пересылочной тюрьме в Баку с Кобой и с тех пор многие годы пользовался его симпатией и покровительством. После победы большевиков в октябре 1917-го Вышинский оказался единственным человеком, который вступил в партию по личной рекомендации Сталина. Ни до, ни после Сталин никому личных рекомендаций не давал.

В архиве хранился ордер на арест Ленина как немецкого шпиона, подписанный летом 1917-го прокурором при Временном правительстве А.Я. Вышинским. В той же папке лежало гневное послание старого большевика Мануильского, адресованное Сталину, в котором Вышинский разоблачался как агент царской охранки. Поверх текста красовалась косая надпись синим карандашом: «А. Вышинскому – И. Ст.». Ягуарович не уничтожил эту бумагу, хотя мог бы, он сдал письмо Мануильского с пометкой Сталина в партийный архив, открыто демонстрируя свою неуязвимость и презрение к «ленинской гвардии».

Его карьера неслась вверх. На посту ректора Вышинский задержался всего на три года, публичные издевательства над профессорами скоро ему наскучили, университетская сцена стала тесна такому большому артисту. В 1935-м он был назначен генеральным прокурором.

Илье приходилось наблюдать, как Ягуарович бочком, сгорбившись, семенит через приемную. В кабинет Хозяина Вышинский не входил, а просачивался, заметно уменьшаясь в объеме. Рыжие усы дрожали, глаза источали горячую патоку обожания. Вряд ли Хозяин верил в искренность Ягуаровича, тот явно, грубо переигрывал. Но именно это и нравилось Хозяину. Ягуарович со своей чрезмерностью идеально подходил на роль персонажа-резонера, который озвучивает мысли автора.

«Шайка бандитов, грабителей, подделывателей документов, диверсантов, шпиков, убийц! С этой шайкой убийц, поджигателей и бандитов может сравниться лишь средневековая каморра, объединявшая итальянских вельмож, босяков и уголовных бандитов. Вот моральная физиономия этих господ, морально изъеденных и морально растленных. Эти люди потеряли всякий стыд, в том числе перед своими сообщниками и перед самими собой!» – восклицал резонер.

Роль второго резонера играл Радек. Он говорил не меньше Вышинского. Горячо обличал себя и остальных подсудимых, при этом с ледяным сарказмом намекал на абсурдность происходящего.

«Процесс показал кузницу войны и он показал, что троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую мировую войну. Какие есть доказательства? Есть показания двух людей – мои показания, как я получал директивы и письма от Троцкого, которые, к сожалению, сжёг, и показания Пятакова, который встречался и говорил с Троцким. Все прочие показания других обвиняемых покоятся на наших показаниях. Если вы имеете дело с чистыми уголовниками, шпиками, то на чём можете вы базировать вашу уверенность, что то, что мы сказали, есть правда, незыблемая правда?».

По словам Радека, в декабре 1935-го Пятаков во время своей служебной командировки в Берлин был переправлен германскими спецслужбами на самолете в Осло, где встречался с Троцким.

Через сутки после публикации этой стенограммы в норвежской печати появилось заявление директора аэропорта в Осло Гулликсена, который сообщил, что с октября 1935-го по март 1936-го на аэродром не сел ни один иностранный самолет. Заявление передавали все телеграфные агентства.

Подобные проколы случались и на прошлом процессе. Один из подсудимых рассказывал о встрече с Троцким в Копенгагене, в отеле «Бристоль», и тут же правительство Дании заявило, что отеля с таким названием в Копенгагене нет.

Уголовник Сосо строго следовал сказочным законам, сочинял нарочито неправдоподобные сюжеты. Встречи, которых не могло быть, письма, которых не существует.