Отчаяние? Храбрость? У меня? Конечно, мне было приятно все это слышать. Но в то же время неловко за то, что он разглядел во мне качества, которыми я вовсе не обладаю.
— В самолете, перед нашим прыжком, он произнес это так торжественно, словно наш совместный прыжок, был чем-то вроде нашего общего ребенка, — я, признаюсь, смотрел на твое лицо.
— Правда?
— Да. И я увидел в тебе что-то новое. Ты была такой красавицей, Настенька.
Настенька … Звучит, пожалуй, даже ещё лучше, чем Настена, подумала мимоходом я. Как бы мне хотелось, чтобы он называл меня так всегда.
— Что-то было в твоих глазах… Ты словно в омут бросалась.
«Я и бросалась в омут, — подумала я. — Для тебя выйти из самолета — это все равно что из трамвая выйти. А для меня это самоубийство в миниатюре».
— И что теперь? — спросил вдруг он, влажно глядя мне в глаза.
— Что теперь? Если бы мы были главными героями романтического сопливого фильма, то теперь ты должен бы меня поцеловать, Генчик. Под мелодию в стиле соул сплелись бы наши руки и на фоне наших силуэтов на экране появилась бы надпись — the end. Зрители обрыдались бы, я тебе гарантирую. Но поскольку мы не в кино, а живые, на аэродромной лавочке сидим, то даже не знаю, что тебе ответить на этот философский вопрос — что теперь?
— Я имею в виду твои прыжки. Что ты собираешься делать?
— Мои прыжки? Но я вовсе не собираюсь…
— Понимаю, — перебил он. — Это дорого. Но все можно уладить, было бы желание.
— Я вовсе не уверена, что для этого подхожу.
— А я уверен, что подходишь. Ты гибкая. Ты смелая. И потом, если ты начнешь прыгать, то на аэродроме будет одной красавицей больше.
— Ты и правда считаешь меня красавицей? — вырвалось у меня. Я тут же прикусила язык, я же прекрасно знаю, что ничего подобного говорить мужчинам нельзя. С мужчинами надо держаться уверенно, так, словно они тебе чего-то должны. А не выпрашивать комплименты.
— Все считают тебя красавицей, — серьезно сказал он, — и знаешь почему?
— Почему? — почти прошептала я.
— Потому что ты красавица и есть! — Он вдруг наклонился к моему лицу и чмокнул меня в висок. Ничего эротического в этом поцелуе не было, но все равно я покраснела. — И не слушай ты эту Лику!
— Юку? — переспросила я. Я всегда не могла понять, почему Гена так не любит Юку.
— Лику, — мягко поправил он. — Что за имечко ты дурацкое ей придумала, Юка… Она на тебя дурно влияет.
— Почему ты так считаешь?
— Да потому что она держит тебя за свою фрейлину! — воскликнул он. — Она считает, что все вокруг ей должны. А ты — в первую очередь. Неужели ты не видела, как её раздражал твой энтузиазм, когда ты только приземлилась?
— Генчик, ты просто плохо знаешь Юку. Да, она так себя ведет, но это не со зла, у нее просто такой стиль. На самом деле она меня любит. Мы лучшие подруги.
— Это ты так считаешь. Ладно, Настена, не хочу я вмешиваться в вашу женскую дружбу. Ты разговор-то не уводи. Когда мы опять будет прыгать?
— Не знаю… Хочешь сказать, что прыгнешь со мной ещё раз?
— Только если ты пообещаешь пройти АФФ.
Курс АФФ (это английская аббревиатура, расшифровывается, как accelerated free fall — продвинутое свободное падение) — это ускоренная американская программа обучения парашютистов.
За восемь прыжков новичка научат основным элементам свободного падения и управления спортивным куполом. Юка прошла АФФ ещё два года назад, как только попала на аэродром. Курс этот весьма дорогой — Юке он обошелся почти в тысячу долларов.
— Боюсь, я не так богата, чтобы это тебе обещать, — попробовала отшутиться я.
— Я же уже сказал, что это разрешимая проблема. Я ведь сам АФФ инструктор, так?
— Я знаю…
— Так что один бесплатный инструктор у тебя, считай, уже есть. Ещё кого-нибудь я найду… О, знаю! Димка Шпагин должен мне денег. Он может отработать натурой, отпрыгать с тобой АФФ в качестве инструктора.
— Гена… Но зачем это тебе-то надо?
Он помолчал задумчиво. А потом весело воскликнул:
— А, сам не знаю! Просто мне кажется, что такая девушка, как ты, должна прыгать! И раз тебе самой так понравилось… Не волнуйся, мне не надо отдавать никаких денег. И натурой тоже не надо. — Он ущипнул меня за бок. — Хотя…
Другая девушка на моем месте наверняка лихо пошутила бы в ответ. Здесь напрашивается какая-нибудь непринужденная пошлость. Но я так не могу. Просто не могу.
— Да ладно, Настена, расслабься, я же просто пошутил.
— Я знаю.
Он помолчал. Я знала, что он на меня смотрит. И нельзя сказать, что я чувствовала себя уютно.
— Так что насчет прыжков? Когда начинаем, завтра? Я вздохнула. Рано или поздно мне придется это сказать. Так почему бы не прямо сейчас?
— Генчик… Я должна тебе признаться…
— Что такое?
— Я панически боюсь высоты. Ты ошибся. Никакая я не смелая. И у меня никогда не получится стать парашютисткой. Никогда.
— Вот глупости! Высоты не боятся только дети и психически больные. А я, милая Настена, сразу чувствую человека. Наш он или не наш. Знаешь, сколько у меня прыжков?
— Больше тысячи — это точно.