Падший враг (ЛП)

— Хорошо, позволь мне объяснить это для тебя, если твой большой старый мозг не может понять это. — Я сделала свой самый сильный акцент, ударив себя в грудь пальцем. — Эта деревенская девушка побежит в ближайший таблоид и продаст свою историю. Ты не знаешь актрис? Мы ищем славы, мистер Корбин. А что однажды сказал Энди Уорхол? Плохой рекламы не бывает. — Я подмигиваю ему. — Кроме того, моя история вписывается в современный культурный нарратив как перчатка к руке. Богатый белый мужчина-миллиардер преследует беспомощную вдову, просто пытаясь выжить в жестоком «Большом яблоке». — Я сжимаю ладони вместе, глядя в небо. — Подумай об этом. Наша история такая сочная. Языки будут болтать месяцами! Мой любящий муж пойман с твоей невестой с поличным во время романтического отпуска в Париже. Держу пари, никто из нас не сможет выйти из квартиры, не попавшись на глаза фотографам!

Я абсолютно никак не смогла бы заставить себя сделать такое, но он этого не знает. Он думает обо мне самое худшее.

Он верит мне. Он также очень закрытый человек. Я знаю, потому что, когда появились новости о Поле и Грейс, кто-то — как я всегда предполагала, из лагеря Арсена — продал газетам ту же самую историю. О неудачной командировке. Ужасная авария, унесшая двух коллег, бесконечно преданных своим близким, чтобы подписать срочное соглашение о слиянии. Была одна статья на TMI, онлайн-сайте сплетен, в которой предполагалось, что Пол и Грейс были больше, чем коллеги, но ее удалили в течение нескольких минут.

Рука Корбина длинная, мощная и в пределах досягаемости большинства вещей в этом городе. Но он не может руководить каждым таблоидом, каждой газетой, каждым телеканалом. Кто-то захочет купить то, что я готова продать, и мы оба это знаем.

Он наклоняется вперед. Хмурое лицо делает его похожим на языческого бога. Этот человек привык пугать людей. Ну, меня он не напугает.

— Твое предположение, что что-либо - меньше всего ты - может прикоснуться ко мне, не говоря уже о том, чтобы унизить меня, просто восхитительно. — Его взгляд движется по моим чертам лица, как лезвие, сардоническая ухмылка дергает край его губ. — Тебе повезло, что я большой поклонник оппортунистов. Они - моя любимая порода. Итак, есть еще какой-нибудь запасной план, чтобы я не дал тебе всыпать? И брось этот преувеличенный акцент. Ты никого не обманешь, деревенщина.

Мой желудок полон ядовитых змей. Я ненавижу Арсена за то, что он заставляет меня бороться за свою с трудом заработанную работу. Я прошла прослушивание по заслугам. Он не имеет права этого делать.

Внезапно я вспоминаю язык любви этого человека — деньги.

— Конечно. Помимо сплетен, есть еще и юридический вопрос. Я могу взорвать все, что осталось от этого места, и сделать его еще более дорогим для тебя предприятием. Представь себе заголовок, мистер Корбин. — Я поднимаю пальцы в воздух. — Актриса Виннфред Эшкрофт подает в суд за неправомерное увольнение.

— Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть, чтобы женщина, чей муж трахнул мою мертвую невесту, была далеко от меня.

— Нью-Йорк очень большой, и, насколько мне известно, ты не ступал в Калипсо-холл десятилетиями до сегодняшнего дня. — Я закручиваю локон, который вырвался из моего конского хвоста, на палец. — Ты никогда не обращал внимания на это место за те десятилетия, что оно принадлежало твоей семье. На восстановление тоже не потратил ни копейки. Только увидев тебя здесь, я вспомнила, что Грейс сказала в Италии...

— Не произноси ее имени! — набрасывается он, скаля зубы, как монстр.

Шея Арсена краснеет. Меня это удивляет, и я понимаю, что никогда не считала его полностью человеком. Он настолько грозен, что единственное, что кажется в нем отдаленно смертным, это то, что он явно заботился о своей невесте.

Спустить этого человека на ступеньку-другую - это успокаивает. Я была в невыгодном положении оба раза, когда мы встречались. Хотя формально он все еще мой работодатель, по крайней мере, на этот раз мне не придется иметь дело с немедленной катастрофой, как это было в Италии и в морге.

— Скажи мне, Арсен. — Мой голос смягчается. — Ты все еще находишься под запретом на торговлю?

— Нет, — ровно говорит он.

— Ясно. — Я дуюсь, постукивая губами. — Не хочешь ли ты снова раскачивать лодку с законом, не так ли?

— Нет абсолютно никакой связи между Calypso Hall и моим запретом SEC.

— Нет, — соглашаюсь я. — Но ты же знаешь, как медленно и скрежещут колеса закона. Не говоря уже обо всех тех судебных издержках, которые тебе придется выложить из-за провала театра. — Я оглядываюсь, обмахиваясь. — Если я подам в суд, ты окажешься в убытке. А я подам. Потому что мы оба знаем, что у тебя нет веских причин увольнять меня.

— Если ты останешься. . . — Он тщательно выбирает слова. Мое ржавое сердце бешено бьется в груди, напоминая мне для разнообразия, что оно здесь, что оно все еще работает. — Я сделаю твою жизнь такой несчастной, что ты пожалеешь о дне своего рождения.