Падение в рай

– Позвольте мне рассказать вам о себе, и тогда вы измените свое мнение. Мне было десять лет, когда Кочис, вождь апачей, со своей бандой напал на нашу ферму. На моих глазах индейцы расправились с родителями, а сестренку, которой было всего тринадцать, увезли с собой. Мне повезло, если можно так выразиться. Меня обменяли на виски и съестное. Я был мальчишкой, но поклялся, что настанет день, когда я выслежу апачей и заставлю их уплатить по счету.

Что она могла сказать ему?

Глядя на Фолка, она представляла себе пацаненка, пережившего трагедию, которому стоило закрыть глаза, как к нему тотчас являлись мать, отец и сестра.

Заметив жалость на ее лице, Джон тут же подавил боль, и на его губах заиграла презрительная усмешка.

– В тот день у серных источников удача не покидала меня. Я приглянулся отставному полковнику, который взял меня с собой. А потом началась война и он ушел воевать, а я остался дома с его женой. Полковник вернулся через четыре года. Без ноги. Мне пришлось отложить свою месть на целых шесть лет. Но моя боль всегда была со мной.

Когда мне исполнилось двадцать, полковник, воспользовавшись своими связями, – многие влиятельные люди были ему обязаны – добился для меня места в Военной академии. Он сказал, что так я скорее смогу отомстить индейцам. В семьдесят пятом я закончил учебу и попросился в Шестую кавалерийскую бригаду. Я служил в Нью-Мексико и в Аризоне, сражался под командованием Виторио, а в восемьдесят третьем принял участие в походе на Сонору. Это при мне Джеронимо и оставшиеся в живых предатели сдались Майлзу.

Он посмотрел на нее из-под насупленных бровей. И Либби выдержала его тяжелый взгляд. Она хотела узнать и узнала. На его долю выпало слишком много переживаний. Тем не менее, она не могла поверить, что сердце его окаменело. Ведь она чувствовала, как оно трепетало, когда они целовались. Несмотря на кровоточащую рану, душа его была открыта для любви.

– Так вот скажите мне, – с вызовом в голосе произнес Фолк, – я ждал этого двадцать пять лет. Почему, черт побери, я должен помешать убийству?

Либби замотала головой до того, как он кончил говорить.

– Не верю, что вы сможете хладнокровно смотреть, как будут убивать человека. Это слова маленького мальчика, пережившего страшное потрясение. Вы посвятили свою жизнь тому, чтобы справедливо покарать тех, кто убил ваших родителей. Вероятно, их наказание кажется вам недостаточным и не соответствует вашим меркам. Тем не менее, вы человек чести.

– Вы ошибаетесь. Я давно твержу вам об этом. Вы не знаете, какой я в действительности. Я так долго ненавидел, что не умею ничего другого.

– Вранье, – прошептала она, подходя к нему. В ее глазах стояли слезы. Слегка коснувшись пальцами его груди, она прижалась к нему всем телом.

Джон внимательно глядел на нее, словно хотел запомнить каждую черточку любимого лица. Он не обнял ее, но и не оттолкнул.

– Когда вы обнимаете, целуете меня, я вижу мягкого, любящего человека. Поцелуй меня, Джон, и стань таким, как тогда!

Он медленно, словно в нерешительности, поднял руки, готовый сжать ее хрупкие плечи, и слегка наклонил голову. Взгляд его затуманился, веки сомкнулись. Его горячее, отдающее виски дыхание обожгло ее лицо. Истосковавшись по его ласкам, она прильнула к Фолку.

Либби почувствовала, как напряглось его тело. Руки Джона сжались, причиняя ей боль. Он оттолкнул Либби.

– Нет, будь ты проклята! – воскликнул он. – Ты не права! – Он повернулся и хлопнул дверью.

Фолк ушел.

* * *

Почувствовав запах гари, Либби кинулась к сковороде и чертыхнулась. Она сорвала с крючка над мусорным ведром полотенце и сняла с плиты остатки яичницы.

Ей почему-то казалось, что стоит занять руки, как голова отключится. Результат оказался плачевным. Впрочем, она могла бы спалить дом и даже не заметить.

Сжав кончиками пальцев пульсирующие виски, девушка строила догадки. Куда делся Джон? Вернется ли? Что сказать ему, если он придет домой?

Он останется для нее вечной загадкой. Вероятно, лишь тот, кто перенес в жизни подобное, может понять его. В ее время все жалели индейцев, понимали, как плохо с ними обращались, и чувствовали вину за то, что те пережили.

Однако только сейчас она поняла, что покорение Запада было сопряжено с многочисленными жертвами и с другой стороны. Сколько детей осталось сиротами!

Она могла бы рассказать о том, какие мучения ожидают индейцев. Сколько судилищ предстоит им, сколько слез еще прольется! Она никогда не интересовалась, каково было индейцам в резервациях и лагерях, в которые их сгоняли, но даже если она попытается обрисовать Джону их страдания, смягчит ли его сердце ее рассказ?