Падение царского режима. Том 4

Когда после моего возвращения из заграницы, после долгого разговора с царем и его слов: «Мы еще с вами поговорим не раз», Бадмаев мне сказал, что Распутина за меня «благодарили», я поверил, что и он обо мне говорил царю, и знал, что многие обо мне говорили и писали, и стал думать, что мне предложат административную работу. Ставленником Распутина я себя не чувствовал, считал свое назначение, если таковое будет, зависящим от многих причин и лишь в том числе и от разговоров обо мне Распутина. Когда после моего назначения Распутин сказал мне по телефону, что теперь мне не гоже водиться с мужичонком, я ему ответил, что он увидит — я не зазнаюсь. Но ставленником его себя не чувствовал, продолжал с ним встречаться у Бадмаева, как прежде; чужой при дворе, не имея никаких связей, какие были у других, я не заметил, что моею связью был Распутин (а значит Вырубова и царица), пока царь не привык ко мне, не почувствовал, что я стал любить его, как человека, так как среди большого гонения я встречал у него защиту и ласку; он на мне «уперся», как он раз выразился мне. Он говорил, что я его личный выбор: мое знакомство с Распутиным он поощрял. Бадмаев и Курлов звали меня на эти свидания, и я ездил не задумываясь; я знал, что его видят многие великие люди. Отказ Распутина от 150 тысяч треповских тоже произвел на меня впечатление. Я ему сказал: «Да ты выходишь честнее многих господ министров». Так свидания эти продолжались, и я только теперь понимаю, что они сыграли большую роль в моем несчастии, конечно, сделались известными (да я и не берегся) и послужили к отчуждению моему от прежних друзей, из которых, к сожалению, мне никто не сказал правды в глаза.

Вначале, когда я у Бадмаева увидал Распутина, я знал, что его винят в том, что он опозорил своим поведением и приближенностью к царице царскую власть, что он провел нехороших, корыстных людей; я узнал, что царю много раз говорили безуспешно про Распутина. У меня явилась мысль, что надо поступать иначе: не упрекать царя и требовать удаления Распутина, а начать с того, чтобы Распутин не срамил царя, публично не безобразил, и постепенно раскрыть глаза царю, открывая ему оборотную сторону его отношений к этому делу, и таким образом постепенно отдалить Распутина. Начать же с того, чтобы Распутин не срамил царя, будет, мне казалось, легко, так как и сам Распутин поймет, что это — вред для царя. Эти мои предположения я говорил Штюрмеру (в Английском клубе), Курлову, Бадмаеву и, кажется, Васильеву. Мысль свою я начал проводить; уговаривал Распутина не безобразничать, говоря, что ему надо беречь царя; он слушал меня внимательно и даже сказал «а ведь мне придется слушаться». Царю я передал этот разговор и говорил о пользе отъезда Распутина в Тобольск.