Величайшее изменение. Освещение и краски всех вещей изменились! Мы не вполне понимаем теперь, как древний человек воспринимал самые обыденные и простые явления – например, день и бодрствование: ведь из-за того, что древние верили в сны, сама жизнь представала в ином свете, и точно так же вся жизнь, на которую падают отсветы смерти и ее значения; наша «смерть» – это совсем другая смерть. Все переживания светились иначе, ибо излучали сияние Бога; иными были и все решения, все мысли о далеком будущем, ибо тогда были оракулы, тайные знамения и вера в предсказания. «Истину» тоже воспринимали иначе, ибо в те времена и безумец мог считаться ее глашатаем – что вызывает у нас содрогание и смех. Всякая несправедливость действовала на чувства иначе, ибо страшились Божьей кары, а не только судебного наказания и позора. Сколько радости тогда было в мире, в те времена, когда верили в черта и искусителя! Сколько страсти, когда повсюду тебя подстерегают демоны! Сколько философии, когда сомнение считалось страшнейшим прегрешением, воспринимавшимся как дерзкое презрение к вечной любви, как недоверие ко всему тому, что было хорошего, возвышенного, чистого и милосердного в этом мире! Мы раскрасили все вещи по-новому, мы все еще красим и красим, но разве под силу нам тягаться со всем
Homo poeta. Я – тот, который собственноручно создавал эту трагедию трагедий, – и вот теперь она готова; я – который связал узлом морали сначала нити бытия и затянул так крепко, что развязать их под силу будет только какому-нибудь богу, – ведь этого требует Гораций! – я, который собственноручно погубил в четвертом акте всех богов – из соображений морали! Что же теперь выйдет из пятого акта? Откуда же мне взять трагическую развязку? Может быть, стоит подумать о космической развязке?
Различные опасности жизни. Вам вовсе не известно, что вам еще предстоит пережить, вы, как хмельные, идете, запинаясь, по жизни и время от времени падаете с лестницы. Счастье, что вы пьяны, и потому почти все члены остаются в целости и сохранности: ваши мускулы утратили всякую упругость, а голова слишком затуманена, так что каменная лестница кажется вам не такой уж и жесткой, как это кажется другим! Жизнь для нас – гораздо большая опасность: мы из стекла – и горе, если мы
Чего нам недостает. Мы любим великую природу, мы открыли ее для себя: это происходит оттого, что в нашем сознании нет великих людей. У греков все наоборот: у них иное чувство природы, чем у нас.
Влиятельнейший. То, что какой-нибудь человек один противостоит всему своему времени, удерживает его натиск и даже призывает к ответу, – это должно оказывать влияние! И не важно, хочет ли он этого, главное – он
Menteri[22]. Берегись! Он призадумался, еще секунда – и вот, уже готова ложь. Это ступень развития культуры, на которой стояли целые народы. Следует все же поразмыслить над тем, что выражали римляне своим «menteri»!
Неудобное свойство. Во всех вещах обнаруживать глубину – неудобное свойство: оно вынуждает все время напрягать глаза, и в конце концов всегда обнаруживаешь больше, чем сам того ожидал.
Каждой добродетели свое время. Тот, кто сейчас сохраняет стойкость и непреклонность, становится жертвой собственной честности, которая мучит угрызениями совести: ведь стойкость – добродетель иной эпохи, чем честность.
Как обращаться с добродетелями. И по отношению к добродетели можно вести себя недостойно, лукаво угождая ей.
Любителям времени. Поп-расстрига и каторжник, очутившийся на свободе, изо всех сил стараются всякий раз сделать «подходящее лицо»: больше всего они хотели бы иметь лицо без прошлого. Но доводилось ли вам встречать людей, которые знают, что в чертах их лица запечатлелось будущее, и все же, из любезной вежливости по отношению к вам, любителям «времени», «делают лицо» без будущего?
Эгоизм. Эгоизм – это особый закон
После большой победы. Самое лучшее в большой победе то, что она избавляет победителя от страха перед поражением. «Почему бы однажды и не понести поражение? – думает он, – я теперь достаточно богат, чтобы позволить себе это».
Ощущение покоя. Я распознаю умы, ищущие покоя, по множеству