Вот как далеко зашло декадентство в «оценивающем» инстинкте наших политиков, наших политических партий: они инстинктивно избегают то, что приближает развязку, что ускоряет конец…
Доказательством может служить современный брак. Современный брак совершается с полным отсутствием разума; но в этом следует обвинять не сам брак, а современность… Разумность брака заключается в юридической, исключительной ответственности мужа; в этом была его устойчивость, тогда как теперь он хромает на обе ноги. Разумность брака заключалась в его принципиальной нерасторгаемости – этим он приобретал особую силу, умевшую противодействовать разным случайностям, вроде чувства, страсти и минуты. Она заключалась также в ответственности семьи в выборе мужа.
Вместе с возрастающим числом индульгенций в пользу брака по любви исчезло и главное основание брака, то, что делает из него учреждение.
Учреждение никогда не строится на идиосинкразии, брак не строят, как я уже говорил, на «любви», – его строят на чувственном влечении, на потребности обладать собственностью (жена и дети являются собственностью), на потребности господствовать, которая непрестанно создает себе маленький образец господства – семью, которая нуждается в детях и наследниках, чтобы физиологически удержать за собою достигнутую меру власти, влияния и богатства, чтобы готовить длинные задачи будущему, чтоб возбуждать инстинкт солидарности через целые столетия. Брак как учреждение подтверждает величайшую, прочнейшую форму организации в себе: если общество не может постоять за себя в отдаленнейших поколениях, то брак вообще не имеет смысла. Современный брак потерял смысл – из этого следует, что его надо упразднить.
Рабочий вопрос. Глупость, т. е. вырождение инстинкта, в котором теперь кроется причина всех глупостей, заключается в самом существовании рабочего вопроса. О некоторых вещах не задают вопросов, не спрашивают – это первое повеление инстинктов.
Я положительно не предвижу, что хотят сделать из европейского рабочего после того, как из него сделали вопрос. Он чувствует себя слишком хорошо, чтоб шаг за шагом не требовать все большего, и все настоятельнее и нескромнее.
Огромное большинство на его стороне. Надежда, что из него выработается скромная и довольствующаяся сама собой порода людей, типа китайца, вполне уничтожена; а это имело бы смысл, это было бы необходимостью. Что люди сделали вместо того? Все, чтоб уничтожать в самом корне даже предположения, даже инстинкты, благодаря которым рабочий возможен как сословие, возможен сам для себя, – уничтожили окончательно бессмысленнейшей несоответственностью. Рабочего сделали способным к военной службе, ему дали коалиционное право, политическое право голоса – что же удивительного, что рабочий начал считать свое существование бедственным (несправедливым, с точки зрения нравственности)…
Но чего же люди хотят? Еще раз спрашиваю. Если стремишься к известной цели – надо признать за нужное и средства. Кто хочет иметь рабов и воспитывает их господами, тот глупец.
Где нужна вера? – Ничего не встречается так редко среди моралистов и аскетов, как правдивость; сами они, может быть, говорят обратное и даже верят обратному. Когда вера оказывается нужнее, действеннее, убедительнее, чем сознательное притворство, то притворство инстинктивно превращается тотчас же в невинность – первое правило для понимания великих моралистов! Так же и у философов, – вся суть ремесла в том, что они допускают только известные истины: именно такие, которые пользуются общественным одобрением; говоря по-кантовски – истины практического разума.
Они знают, что должны доказать – в этом они практичны, – они узнают друг друга по тому, что они единодушно сходятся в понимании «истин».
«Ты не должен лгать» – иначе говоря: остерегайтесь, г-н философ, говорить правду…
На ухо консерваторам. – Теперь все знают или могли бы знать то (прежде это было неизвестно), что обратное движение, возврат в каком бы то ни было смысле и степени совсем невозможен.
Мы, физиологи, по крайней мере, знаем это. Но все моралисты верили в возможность другого: они хотели свести, сдвинуть человечество на прежнюю степень добродетели.
Нравственность всегда была прокрустовым ложем. Даже политики в этом случае шли по стопам проповедников добродетели; еще теперь существуют партии, для которых самым желательным было бы, чтобы все по-рачьи пятились назад. Но никто не может сделаться раком! Против этого ничего не поделаешь! – нужно идти вперед, т. е. шаг за шагом по пути декадентства (это мое определение современного движения вперед). Можно это движение приостановить и этим самым препятствием запрудить, скопить вырождение, обострить, ускорить его… Ничего другого сделать нельзя.