Сидел я в лодке – и волна неслаМеня все дальше от добра и зла.То свет дневной, то тень в себя впивал,И море означало идеал.И вдруг – подруга! Путь вдвойне хорош,Но, Заратустра, прочь тогда уйдешь…МИСТРАЛЮ(Плясовая)Ветер, волен и неистов,Небочист из небочистов,Восхитительный мистраль,Разве мы с тобой не братьяОт единого зачатья,Разве нам чего-то жаль?Здесь, на скалах и утесах,Плясунов простоволосыхРовно двое нас сейчас:Без руля и без ветрила —То-то любо, то-то милоНам с тобой пуститься в пляс!На заре нетерпеливоЖду призывного порываИ бегу скорей туда,Где в лучах небес алмазных,Где в струях морских прекрасныхТы сияешь, как звезда.Как в стремительной погоне,По небу несутся кони,Колесница мчится вдаль,И нахлестывает ярых —Ярость чудится в ударах —Ослепительный мистраль.Но и в этой колесницеНадоест тебе тесниться:Из нее на всем скакуТы выпрыгиваешь резкоИ летишь, исполнен блеска,Сквозь рассветную тоску.Плясовая, плясоваяНаступает, наставая,И поет на новый лад:Вольность – высшее искусство,Радость – истинное чувство,Ветер – мой веселый брат!Лепесток с цветка любогоМы срываем – прочь оковы —И листочек для венка!Вам, святые и блудницы,Вам, Господь и Мир, не влитьсяВ эту пляску на века!Если ветру ты не равен,Не могуч и не державен,Если ищешь костыля,Прочь тогда от нашей пляски,Нашей неги, нашей ласки, От которой в дрожь земля!Пусть больные, в их бессилье,Лакомясь дорожной пылью,Поплетутся кое-как —Жребий их не станет нашим:Мы запляшем, мы запляшем,Мир оставив в дураках!Мы прогоним хитрозадых —Толку нету в их тирадах, —Мы расчистим небеса.В пляске мы вдвоем с мистралемСамый трон небесный свалим,Стопчем мир за полчаса!Чтобы не было похмельяОт вселенского веселья,Я венок сплетаю днесь.Ввысь по лестнице небеснойПоднимись, мой брат чудесный,И меж звезд его повесь!Генеалогия морали
Предисловие
1Мы не знаем себя, мы, познающие, не знаем сами себя: это имеет свою вескую причину. Мы никогда не искали себя – как же могло случиться, чтобы мы нашли себя? Справедливо сказано: «где сокровище ваше, там и сердце ваше»; сокровище наше там, где стоят ульи нашего познания. Мы, как пчелы, как собиратели меда духовного, стремимся всегда к одному, заботимся, собственно говоря, искренне только об одном – принести что-либо домой. Кто из нас относится достаточно серьезно к жизни вообще, к так называемым «переживаниям»? Есть ли у нас на это время? Этими вещами, я боюсь, мы никогда не занимались как следует: не лежит к этому наша душа и наш слух!
Как рассеянный и ушедший в себя, когда в полдень часы бьют над его ухом двенадцать, просыпается и спрашивает себя «сколько, собственно говоря, били часы?», – так и мы почесываем у себя за ухом и растерянно, с изумлением спрашиваем: «что же, собственно говоря, мы пережили?» Мало того, мы недоумеваем: «что же мы, собственно, такое?»
Мы пересчитываем задним числом все двенадцать часовых ударов наших переживаний, нашей жизни, нашего бытия – ах! И обсчитываемся при этом… Неизбежно мы остаемся чуждыми себе, мы должны ошибаться в себе всегда, в силе остается для нас положение: «каждый наиболее чужд себе самому». По отношению к себе мы не являемся «познающими»…
2