Падение «Иезуита»

Анатолий появился у площади Маяковского за час до срока. Почистил ботинки у Театра кукол, обошел ресторан «София», купил газету в метро, почитал афиши зала имени Чайковского, узнал «точное время» из автомата в театре «Современник», навестил туалет у кино «Москва». Ничто не вызывало его подозрений. Площадь жила своей обычной жизнью. У памятника играли ребятишки; парень фотографировал девушку, потом девушка парня; маленький водоворотик людей вертелся в дверях кино; тосковали безбилетники у подъезда «Современника». Его взгляд быстро пробежал по окнам, смотрящим на площадь, но и здесь не увидел он ничего, что заставило бы его встревожиться. Без пяти семь к входу в зал Чайковского подъехало голубое такси. Из машины вышла женщина средних лет в зеленоватом, отливающем перламутром плаще, с модным острым зонтиком в одной руке и сумкой в другой. Она пересекла площадь, обошла памятник вокруг, остановилась, достала из сумки пачку «Кэмел», прикурила от ронсоновской газовой зажигалки и огляделась по сторонам.

«Пришла», — подумал Прохоров. Он оставил свою очередь у касс «Москвы» и быстро пошел к памятнику.

— Добрый вечер, — сказал Анатолий.

— Добрый вечер, — ответила «Кэтрин», приветливо улыбнувшись.

— Я Прохоров. Я получил ваше письмо.

— О, это тут что-то не так, — с легким английским акцентом сказала «Кэтрин». — Я писаль Алексу Прохорову. Посылка для Алекса. Но вы другой человек. Тут ошибка есть. Я не могу дать посылка…

Анатолий подошел вплотную к «Кэтрин»:

— Здесь нет никакой ошибки. Кто вам назвал мою фамилию? Склайтон. Вы от Склайтона?

— Склайтон? — Брови «Кэтрин» взмыли вверх. — Я не знаю никакого Склайтон.

— А Борятинского вы знаете? Борятинского Николая Александровича из Вашингтона? Военно-морской колледж. Может быть, он забыл, как меня зовут. Я не Алекс, я Анатолий, понимаете? Пароль Борятинского — одиннадцать, я не забыл.

— О, нет! Я не знаю Борятински. Какой пароль? О чем вы говорите? Я быль в Вашингтон давно, в пятьдесят пьятом году. Никакого. Борятински я не знаю!

— Ну, хорошо. Это неважно. — Прохоров задумался лишь на секунду. — Это неважно. Я прошу вас помочь мне.

Он заговорил вдруг совсем по-другому, быстрым, горячим шепотом, косясь по сторонам, задыхаясь, словно на бегу:

— Я был в плену… Во Франции живут мои друзья… Меня знает Склайтон, администратор выставки в Сокольниках, он обещал позвонить, сообщить о себе и не звонит… Я сидел в лагерях, можете верить мне, я много страдал от коммунистов…

— Но какое здесь дело ко мне? — запротестовала «Кэтрин».

— Выслушайте меня. У меня есть друзья, мы хотим помогать вам, вашей стране… У нас есть сведения, которые заинтересуют вас, обязательно заинтересуют… Это начало, это только начало…

— Я продаю косметика, парфюм, я не хочу это знать.

Прохоров схватил ее за рукав.

— Вам ничего не надо знать. Вот письмо, перешлите его Склайтону, Борятинскому, передайте, наконец, здесь в посольство. Тут все чертежи, схемы, телефоны, фамилии и мои адреса тоже, меня легко найдут. Поймите, я не прошу сейчас денег, я прошу, чтобы мне поверили…

— О нет, я ничего не буду брать. — «Кэтрин» отступила, прижала к себе сумочку. — Здесь ошибка, я ничего не буду брать.

По лицу Прохорова пробежала судорога.

— Хорошо. — Он быстро достал из кармана чистую почтовую открытку, на которой был отпечатан ядовито-красный букет цветов. Разорвал пополам. — Если вы или кто-нибудь другой захочет меня увидеть, он должен прийти вот с этим. — Анатолий быстро сунул в руку «Кэтрин» половинку открытки, вторую половинку положил к себе в карман, резко повернулся, быстро зашагал по улице Горького к Белорусскому вокзалу.

Еще и еще перечитывал Рощин рапорт «Кэтрин». Они оказались правы. Прохоров «созрел». Если он, очень осторожный человек, первой встречной иностранке готов передать секретные сведения, — значит, он враг. Передал он эти сведения или нет, он шпион. Рощин открыл книгу — «Комментарии УК РСФСР», жирно подчеркнул в статье 64:

«Шпионаж заключается… в собирании с целью передачи иностранному государству, иностранной организации либо их агентуре сведений, составляющих государственную или военную тайну…»

Зазвонил телефон. Рощин снял трубку.

— Николай Петрович, здравствуйте. — Он сразу узнал голос Валентины Андреевны Красовской. — Вы просили сообщить, если тете позвонят по нашему телефону…

— Да, да. — Рощин не мог скрыть волнения.

— Сегодня звонили, просили записать для нее: К 9-18-40. И больше ничего…

— Спасибо, большое спасибо, Валентина Андреевна. — Голос Рощина звенел. — Привет Александру Ильичу… Еще раз спасибо.