Падали, но поднимались (СИ)

— Рассказывай, — повторил свое требование Дима. Больше у Вадима не было поводов оттягивать, и ему пришлось говорить.

— Даже не буду спрашивать, что ты помнишь из того вечера, когда умерла мама. Бьюсь об заклад, в твоей голове до сих пор каша. И я даже знаю почему, — он недолго помолчал. — Когда маме стало плохо, и я приказал тебе позвонить в скорую, ты, моя дорогая сестрёнка, позвонила отцу. Понятия не имею зачем и почему. А он уже вызвал скорую. Но главное, они пришли почти одновременно, отец на две-три минуты раньше, не больше.

Дверь Шевелёв-старший открыл своим ключом, тут же заперев обратно. Мужчина скинул обувь и потрепанную куртку и только после этого прошел в гостиную. Эва сидела, забившись в угол дивана, и хныкала. Она не моргая смотрела на бледнеющую мать. Вадим держал ее голову на коленях и не переставал гладить по волосам. Он не плакал, даже его губы не дрожали. Но общая бледность и тёмные круги под глазами говорили о том, что мальчик на грани.

В дверь позвонили. Вадим словно вырвался из забытья и поднял голову. Его рука на секунду повисла в воздухе, после чего опустилась на щеку женщины.

— Открой дверь, — обращался он к Эве, хотя смотрел на отца. Но девочка не пошевелилась. Тогда он повторил требование — в ответ ни звука, ни движения.

Шевелёв-старший покачнулся. Он оглянулся, разглядывая каждую шероховатость двери, разрывающейся от звонка, но остался стоять на месте.

— Мама умрет, если скорая не попадет в квартиру. Открой им живо.

Вадим осторожно положил голову матери на пол и поднялся. Ему хотелось ударить Эву за непослушание, но вместо этого он направился к двери. Когда он поравнялся с отцом, мужчина схватил его за руку.

— Отпусти.

— Если ты сейчас откроешь, продолжишь её страдания. Дай ей уйти, — Вадим непонимающе посмотрел на него. Он сморщился, словно взял в рот кислый лимон, и, вырвав руку, скрылся в темном коридоре. Щелкнул замок входной двери.

— Но они не успели. Эта двухминутная задержка забрала жизнь нашей матери, — Вадим шмыгнул носом. Эва молчала. — А потом отец популярно объяснил, что с нами будет, если я не займу его сторону. Разделение. Детский дом. Это в лучшем случае. Или будем таскаться по помойкам, перебираясь объедками. Этого ты хотела, когда орала на всё кладбище?

— У нас есть дядя Виктор…

— Он забрал тебя, потому что отец позволил. Думаешь, органам опеки не было бы плевать? Печать, подпись и вот, ты жрешь обои со стен детского дома. Дядя Виктор даже бы не узнал, какое жалкое существование влекут его племянник и племянница. Отец жалел, что отпустил тебя в Москву. Боялся, что ты всё вспомнишь. То, как он тянул время. Как давал взятку, чтобы в отчете об этом не было и слова. Потому и ненавидел. Ты и страх того, что память вернется к тебе, тянули его назад. Не давали забыть прошлое.

Пустой стакан упал на пол. Вадим поднялся с кресла и медленным шагом направился к двери. Он остановился только в дверном проеме.

— Я рассказал тебе всё, что помню. Что делать дальше — твое дело.

Эва слышала, как хлопнула входная дверь. Она вздрогнула, чувствуя, как под кожу забиваются невидимые иглы, причиняющие боль. Дима подошел со спины и положил руки ей на плечи — девушка выдохнула. Она развернулась и уткнулась носом ему в грудь, закрывая глаза, позволяя слезам обжечь щеки и губы. Дима склонил голову и поцеловал девушку в макушку.

— Послушай…

— Всё в порядке, — девушка шмыгнула носом, — кажется, во всей этой истории Вадим пострадал даже больше. Мне еще очень повезло. И с дядей Виктором. С тобой…

— Он на грани. Боюсь представить, что будет с Вадимом дальше, — Дима взял Эву за плечи, сжимая их, вынуждая тем самым поднять голову и пересечься взглядами. — Прости, я был не прав. Я — полный идиот. Ты вправе послать меня куда подальше.

— Ты прав, — девушка невесело хмыкнула, — но думаю лучше будет, если ты пригласишь меня в кафе.

— Разрешишь пригласить тебя на свидание? — Дима не смог сдержать улыбки. Эва кивнула.

— Разрешаю, — она взяла парня за руку, не отрывая взгляда от его пронзительных голубых глаз, в которых снова искрилась любовь.