Колоссальные снежные массы нагромождались по обе стороны, и каждая крошечная снежинка в них сверкала, отражая яркий свет уличных фонарей и новогодних гирлянд, развешанных по городу. Самая настоящая сказка. Но едва я это подумала, впереди, метрах в тридцати, из-за угла нам навстречу свернула фигура. По походке я поняла, что знаю этого человека. Кроме нас троих на вычищенном тротуаре не было никого. Худой высокий силуэт приближался, вжимая голову в плечи и глубоко засунув руки в карманы. Леха шмыгал носом, пристально глядя на встречного. Встречный переводил взгляд то на меня, то на моего спутника, и выражение его лица было таким, словно его заставили съесть лимон. Это был Птица, и мне стало не по себе. Когда мы миновали друг друга, у меня возникло нехорошее предчувствие того, что Птица не сможет промолчать, и оно оправдалось.
Снег хрустел под ногами, напоминая строки из стихотворения Асадова. Когда Птица оказался позади, в мерзлом воздухе за нашими спинами отчетливо прозвучало слово «шлюха». Мы замерли. Меня начало трясти крупной дрожью, зубы застучали. Леха медленно, как танк, повернулся всем корпусом и прогремел:
– Что?
Кулаки его сжались в два белых, словно мрамор, снаряда.
Я обернулась и увидела, что Птица стоит посреди тротуара и насмешливо глядит на нас.
– Что слышал, – ответил он.
– Лех, не надо… – слабо попросила я. – Оно того не стоит…
– Не стоит? – голос Громова теперь вполне оправдывал фамилию. – Я его сейчас научу вежливости, – добавил он, делая шаг к Птице.
Понятно, что такое глупое бесстрашие Птицы чем-то оправдано и подкреплено – в рукаве у него имеется весомый козырь. Он слишком многое знает обо мне, чего пока не знает Леха, да и слава богу, что не знает. Надо было срочно предотвратить их столкновение, потому что я догадывалась, в чем может заключаться этот самый козырь, и не хотела, чтобы Леха посмотрел на меня с омерзением и недоумением, когда Птица раскроет карты. Я потянула Леху за рукав куртки, и он удивленно повернулся на меня, останавливаясь в двух шагах от обидчика.
– И этот человек еще имел совесть называть меня – тварью, – пафосно начал Птица, и я задышала чаще, понимая, что сейчас начнется.
– Заткнись, – попросила я.
– С чего бы это? Не хочешь, чтобы твой очередной дружок узнал о тебе что-то дурное? Как ты парней охмуряешь, как ты их меняешь, словно перчатки, как со взрослыми мужиками романы крутишь? Или, может быть, как ты со мной тогда развлекалась, на кухне, помнишь, когда моя девушка была в соседней комнате? И как ты еще ничем не заболела, если у тебя каждую неделю новый хахаль?
Он замолк, торжествуя. Я боялась увидеть взгляд Лехи, боялась, что он плюнет мне в лицо, развернется и уйдет, и больше никогда не захочет иметь со мной ничего общего. Но когда я опустила руки, услышав непонятный возглас, то увидела, что Леха, схватив Птицу за грудки обеими руками, поднял его над землей, а Птица дергает ногами и пытается высвободиться.
– Отрезать бы твой поганый язык, – пробасил Леха с ледяным спокойствием, повернулся чуть влево и швырнул обидчика прямо в снег. Птица целиком ушел в сугроб, с головой, и последнее, что мелькнуло – это его вытянутое от удивления лицо.
– Он же сам оттуда не выберется, – ринулась я испуганно, – он же там замерзнет!
Леха припоймал меня и остановил.
– Вера, как у тебя хватает доброты еще и волноваться за всяких подонков?
В чем-то Леха был прав относительно меня. Из сугроба стало доноситься смутное бормотание и шелест сухого снега, пересыпающегося, словно белые песчаные дюны.
– Идем, – потянул меня Леха за собой, – ничего с ним не случится. Идем-идем, иначе, когда он выберется, я ему нос разобью.
Дорогу до дома мы промолчали. Уж не знаю, почему безмолвствовал Леха, а мне просто было жутко стыдно перед ним за эту ситуацию. Я понимала, что он остался на моей стороне, встал на мою защиту, даже не зная, кто прав, а кто виноват, но мне было стыдно даже поднять на него глаза и поблагодарить. У самого подъезда Леха вздохнул и сказал:
– Вера, почему ты молчишь? Я сделал что-то не так? Ты не хотела ему зла?
– Лех, мне просто стыдно перед тобой…
– За что это? – Леха озадаченно потер переносицу.
– За то, что ты все это услышал.
– Вера! – воскликнул он вдруг, хватая меня за плечи и широко улыбаясь, – да какая разница, что было у тебя в прошлом! Да хоть бы ты человека убила, я бы остался на твоей стороне! Как ты не понимаешь?
– Лех, я не хотела, чтобы ты услышал это от кого-то другого. Решила, что ты поймешь, насколько во мне ошибался…
– Дуреха, – засмеялся он раскатисто, – ду-ре-ха! Эх, а я-то подумал: наверное, это ее бывший, и она его все еще любит, и не стал его бить. Вот как чувствовал – надо было все-таки расквасить ему смазливое личико! Ну вот в следующий раз… – Леха мечтательно закинул голову и прикрыл глаза, вскинув руки, словно дирижер невидимого оркестра.
Обрадовавшись тому, что все обошлось, и намерение Птицы опорочить меня перед товарищем расстроилось, я играючи толкнула Леху в плечо и сказала:
– А пойдем, я тебя чаем напою! Там кое-кто просто в обморок грохнется, когда тебя увидит.