П. Г. Вудхаузу: поздравление и покаяние

Во время последней войны в Англии, как и в других странах, предпринимались попытки превратить народную борьбу за выживание в пролетарскую революцию и сделать врагов из собственных правящих классов. А вот настоящего нацистского пропагандиста, выступавшего по радио на английском языке, сейчас мало кто помнит. Его грубоватый акцент был ничуть не похож на язык английской знати, но те, кто отвечал за наш боевой дух, настойчиво называли его лордом Хо-Хо [5]. Пропагандистская атака на Вудхауза полностью отвечала интересам тех, кто пытался уличить аристократию в измене. Следует, однако, заметить, что, когда в 1944 году поступило чудовищное предложение предать Вудхауза суду, два социалиста, Джордж Оруэлл и Малкольм Маггеридж, были, к чести своей, среди первых и самых влиятельных его защитников.

Только в 1954 году, когда в октябрьском и ноябрьском номерах журнала «Энкаунтер» опубликовали текст злосчастных берлинских передач Вудхауза, мы смогли, наконец, воочию убедиться, что его друзья были правы: выступая по немецкому радио, он ни словом не обмолвился ни о политике, ни о Гитлере, ни о нацистской системе вообще. Самое лестное, что он сказал о наших врагах, — это что они такие же люди, как и мы: не какие-то особые, выдающиеся, приятные — а просто люди. Со своим неповторимым юмором он откровенно рассказывал обо всех своих приключениях, начиная с того, как победившая армия вошла в Ле-Туке, и кончая заключением в лагерь для интернированных, где его выбрали директором лагерной библиотеки и он смог продолжать работу над своими романами. Если не считать этой должности, на которую его выбрали сами же заключенные, никаких других льгот ему предоставлено не было. Скитаясь по Европе под надзором тупых и исполнительных бюрократов, он с восхитительной стойкостью и юмором переносил лишения, которые сломили бы человека вдвое моложе его. Когда весь мир взирал на немецкую армию как на неодолимую машину, он описывал неразбериху в ее тылах. Он рассказывает, как после ежедневных бессмысленных построений и бесконечных пересчетов один из пленных сказал, что после войны непременно купит немецкого солдата, поставит во дворе и будет устраивать ему порки.

Передачи Вудхауза не предназначались для того, чтобы возбудить у слушателей уважение или, наоборот, ненависть к немцам. В этом, с точки зрения официальной пропаганды тех лет, и состояло его преступление. С его слов получалось, что пленники придумали своим тюремщикам смешные и в чем-то даже ласковые прозвища: «Плуто, Розанчик, Джинджер и Дональд Дак», — и что, как и большинство военнопленных, они нашли себе скромные развлечения. Наши правители, однако — так же как и наши враги, — изо всех сил старались разжечь в нас ненависть. Они, несомненно, предпочли бы, чтобы мы думали, будто весь немецкий народ состоит из ничуть не похожих на нас чудовищ. И то, что позиция Вудхауза отклонялась от этой партийной линии, истолковывалось как «поклонение Гитлеру».

Прошли годы. Конец Димитрова был гадок. А неизменно плодовитый П. Г. Вудхауз живет в почете и достатке, но, увы, уже не с нами, своими прежними соотечественниками. Зачем же теперь, двадцать лет спустя, ворошить эту давнюю историю государственной близорукости?

«Пора уже, наконец, считать это дело закрытым», — написал Джордж Оруэлл в 1944 году, но клевета живуча. Казалось бы,невиновность Вудхауза установлена. Казалось бы, справедливость восторжествовала. Но всегда находится подлец или невежда, который повторит гнусную ложь. Вновь и вновь за последние десять лет она просачивалась в газетные рецензии и сплетни. Поэтому я с большим удовольствием пользуюсь этой возможностью, чтобы от лица Би-би-си выразить отвращение к той клевете, которая столь бесчестным образом проникла в ее эфир и в которой она совершенно неповинна. Мистер Вудхауз, если вдруг вы слышите меня по ту сторону океана, я хочу сказать, что вы всегда были для меня образцом великодушия. Вы говорили, что познакомились с человеком, который двадцать лет назад нанес вам столь тяжкое оскорбление, и даже подружились с ним [6]. Пожалуйста, простите заодно и всех остальных, кто дурно о вас говорил и думал.

Ну а теперь, после сказанного, можно перейти к более приятной части моего выступления, а именно к поздравлению мистера Вудхауза с приближающимся восьмидесятилетием. Как человек на двадцать два года младше Вудхауза, я рос, озаренный его гением. К тому времени как я пошел в школу, все уже зачитывались его книжками; хорошо помню, как мой старший брат изображал Псмита. У меня одно время было полное собрание всех его сочинений, теперь, увы, частично разворованное. До сих пор я с неизменным предвкушением жду каждой новой его книги. И это не просто увлечение одинокого чудака — нас таких тысячи!