П. А. Столыпин

Грамотно был проведен роспуск народного представительства и с точки зрения полицейских методов, позволивших избежать беспорядков в столице. Таврический дворец, оцепленный полицией ранним утром в воскресенье, оказался просто закрыт для депутатов. Между тем в воображении многих народных избранников, психологически готовившихся, по мере усиления конфликта с властью, к вероятному разгону, складывались более героические и эффектные сценарии – вплоть до отказа покинуть зал заседания и осады здания войсками. Неожиданным оказался «замок на дверях», помешавший устроить в Таврическом дворце яркое политическое зрелище. «Жизнь ввела только поправку, на вид незначительную, но оказавшуюся роковою по своим последствиям. Мы ошиблись в одном – мы были уверены, что указ о роспуске объявят нам непременно в самой Думе», – с сожалением вспоминал один из лидеров кадетов М. М. Винавер. Но самым сильным шоком стала массовая пассивность населения после известия о роспуске, хотя, как внушали себе оппозиционные политики, люди сразу устремятся на защиту парламента: «Сонливые пешеходы, сонливые лошади, сонливое солнце. Безлюдье – никакой жизни, никакого признака движения. Кричать хотелось от ужаса и боли… Мы сидели в Петербурге; не только столица – вся страна уже знала о роспуске. И ни откуда живого отклика: народ хранил гробовое молчание»⁴².

Предусмотрительным шагом, затрудняющим превращение бывших депутатов в «мучеников», стало решение Столыпина не препятствовать их массовому отъезду в Выборг, где парламентарии приняли знаменитое воззвание, а затем – возвращению в столицу. «Приехав в Петербург, мы крайне удивились, даже отчасти огорчились тому, что нас не арестовали, – признавал кадет В. А. Оболенский. – Со стороны правительства это было весьма мудро: оно показало этим, что мы ему не страшны, и тем еще больше подчеркнуло наше бессилие в борьбе с ним»⁴³. Выдвинутые позже обвинения против подписавших Выборгское воззвание оформили с соблюдением юридических тонкостей, процессуально корректно был организован и открытый судебный процесс. Символические – по нескольку месяцев – сроки заключения в тюрьме, полученные всеми экс-депутатами, имели лишь одно, но очень важное последствие – лишение права участвовать в дальнейшем в любых выборах. Подобная мелочная мстительность власти внесет свой вклад в накапливание политико-психологической напряженности в обществе – не только на следующих витках политического процесса, в «столыпинскую эпоху», но и позднее…

Начало «эры Столыпина» – 8 июля 1906 года, с подписанием указов о роспуске Думы и назначением председателем Совета министров, – не напоминало триумфальное восхождение на властный олимп. В обстановке сохраняющейся революционной нестабильности и острой политической конфронтации, при всеобщем недоверии к власти фигура нового премьер-министра воспринималась неоднозначно и настороженно. «Вера наша без дел со стороны гр. Витте оказалась мертва, но и дела П. А. Столыпина не будут ли мертвы без нашей веры?» – задавала риторические вопросы либеральная печать. Перспективы деятельности правительства представлялись пессимистично. «Каковы же могут быть у страны при торжестве воззрений г. Столыпина надежды на будущее, если и впредь, невзирая на политический смысл народа, Думу будут распускать всякий раз, как в ней найдутся „нежелательные“, „опасные элементы“»⁴⁴.

В Высочайшем манифесте о роспуске Думы, написанном в основном Столыпиным, подчеркивались две идеи: борьба с революционным насилием и проведение реформ на пути совместной работы с народным представительством. Эта политическая стратегия в упрощенном виде зачастую и самим Столыпиным представлялась формулой, ставшей легендарной: «Сначала успокоение, затем реформы». Тем не менее именно Столыпин добился включения в Манифест принципиального тезиса, который отсутствовал в предложенном Николаем II «конспекте»: «Распуская нынешний состав Государственной думы, Мы подтверждаем вместе с тем неизменное намерение Наше сохранить в силе самый закон об учреждении этого установления». Был обозначен и ключевой конституционный принцип, касавшийся законодательных функций Думы, совместно с которой необходимо осуществлять преобразования: «Мы будем ждать от нового состава Государственной думы осуществления ожиданий Наших и внесения в законодательство страны соответствия с потребностями обновленной России». Сообщал Манифест, хоть и в довольно патриархальной стилистике, и об особом внимании государя к решению крестьянского вопроса: «…все дальнейшие заботы мои, как отца о своих детях, будут направлены к справедливому обеспечению крестьян землею».