Ожоги

Я назвала палату Элины, и санитар понес огромный букет с такой легкостью, словно это был футбольный мяч, — так я сама несла бы его еще неделю назад. В палате на койке Элины сидела женщина примерно моего возраста в желтом нейлоновом халате и читала «Трибюн». У меня отвисла челюсть.

— А где же она? — глупо произнесла я. — В пятницу здесь лежала моя тетка… где она?

— Наверное, выписалась, — предположил санитар.

— Но она была еще совсем плоха. Возможно, ее перевели в другую палату…

Я кинулась на пост к дежурной. Пожилая медсестра делала какие-то пометки в журнале и вначале даже не взглянула на меня. Наконец она подняла глаза.

— Моя фамилия Варшавски, — начала я. — У вас лежала моя тетка, Элина Варшавски, с травмой головы, день или около того была без сознания. Ее что, перевели в другое отделение?

Медсестра величественно покачала головой:

— Нет. Она ушла. Вчера.

— Ушла? — тупо повторила я. — Мне говорили, что она в очень плохом состоянии, что ей нужно еще не меньше месяца на поправку. Как ее могли отпустить?

— А ее никто и не отпускал. Она сама ушла. Утащила одежду у соседки по палате и исчезла.

Голова у меня пошла кругом. Я ухватилась за столик, чтобы не упасть.

— Когда это произошло? Почему мне не сообщили?

— Сообщили ближайшим родственникам, тем, что были записаны в ее документах.

— Я ее ближайшая родственница! — Но тут я остановила себя: а что, если в качестве ближайшего родственника она назвала Питера? — Вы можете сказать, когда она ушла?

Медсестра демонстративно не желала иметь к этому никакого отношения.

— Справьтесь в полиции. Они уже присылали своего сотрудника вчера днем; он был страшно раздосадован тем, что она сбежала, и ему сообщили все подробности.

— Скажите мне его имя, я с удовольствием с ним поговорю. — На самом деле я была готова закричать, забиться в истерике.

Медсестра демонстративно вздохнула и стала рыться в своих журналах.

— Майкл Фери, детектив Майкл Фери. — Она снова опустила голову к своим записям. Беседа была окончена.

Санитар все еще стоял с моим букетом.

— Возьмете свои цветы назад, мисс? — спросил он.

— Отдайте их кому-нибудь из больных, которого давно никто не посещал, — коротко сказала я.

Я сидела в машине, руки еще дрожали от тяжести Макдональдова букета. Итак, Элина в очередной раз натянула нам всем нос. Стоит ли переживать по этому поводу? Может быть, плюнуть и заняться другими делами? Полиция в курсе, вот пусть они и выслеживают ее.

Вместо того чтобы направиться в южный Эшленд к «Алма Миджикана», я повернула назад, к «Берегам прерий». Мой «шеви» опять застонал, когда я двинулась в сторону Индианы.

— Думаешь, тебе одному плохо? — пробормотала я. — Мне тоже туда не хочется. И руки страшно болят.

Руки горели под повязками, как будто все раны и ссадины опять открылись. Руль казался таким тяжелым — не повернуть. В следующий раз куплю машину с гидроусилителем для рук.

Две сгоревшие гостиницы прекрасно дополняли друг друга — этакий ансамбль, два черных остова. Теперь ни в одном из них не могла бы спрятаться даже Элина. Правда, в этом квартале было еще несколько заброшенных зданий: старый склад, интернат, приютский дом. Она вполне могла укрыться в одном из них. Но у меня не было сил охотиться за ней. Пусть этим занимается полиция.

Я ехала к Сермак на скорости пятьдесят миль, сливаясь с общим транспортным потоком и вытекая из него, чтобы не ехать на красный свет, и ужасно сердилась. Что за игру ведет моя хитрая тетушка? Наверняка ведь знает, что где-то ее поджидает убийца. И вместо того чтобы довериться мне, прыгает по городу, стараясь убраться с его пути. Или ее, поправила я себя.

Я свернула на Холстед, едва не врезавшись в грузовик, который шел впереди. Это меня тут же отрезвило. Никогда не садись за руль, если ты в ярости, наставлял меня Тони, забирая на месяц ключи от машины, чтобы как следует проучить. Мне тогда было семнадцать, и худшего наказания он придумать не мог, но это навсегда излечило меня от всяких вспышек недовольства за рулем.

Я сбавила скорость и постаралась успокоиться. Вот и «Амфитеатр». «Алма Миджикана» находится как раз за ним, в Эшленде. Тони водил меня сюда в детстве на скачки и выставки собак, но это было двадцать пять лет назад. С тех пор в этой части города я не бывала. А оказывается, между Эшлендом и Холстед запрятался целый лабиринт улочек и тупичков. Только вернувшись на Тридцать девятую и проехав по главным магистралям, мне удалось добраться до нужного места. На это ушло двадцать минут.

Я медленно ехала вдоль серого кирпичного здания. На двери — висячий замок. Окна, находящиеся высоко от земли и серые от грязи, отражают лишь тусклое, серое утро, за стеклами — ни одного огонька. На задних железных дверях — тяжелая металлическая цепь с висячим замком.

Я проехала переулком вверх по Эшленд и выехала на Сорок четвертую. Там на углу я оставила машину, напротив крошечного парка, где какой-то старик выгуливал полусонного терьера. Никто из них, кажется, не обратил на меня внимания. Я нарочно прошла вниз по переулку, задрав голову, будто хожу по этим улицам каждый день.