Ожерелье королевы

Александр Дюма.

29 ноября 1848.

Пролог

I СТАРЫЙ ДВОРЯНИН И СТАРЫЙ ДВОРЕЦКИЙ

В первых числах апреля 1784 года, приблизительно в четверть четвертого пополудни, наш старый знакомый престарелый маршал де Ришелье, начернив себе брови душистой краской, оттолкнул рукой зеркало, которое держал перед ним камердинер — заместивший, но не заменивший верного Рафте.

— Ну, — сказал маршал с легким, ему одному свойственным кивком головы, — так будет хорошо.

И с этими словами он поднялся с кресла, совсем юношеским жестом стряхнув легким щелчком мельчайшие частицы пудры, слетевшие с парика на бархатные панталоны небесно-голубого цвета.

— Позвать моего дворецкого! — сказал он, сделав два-три круга по туалетной комнате твердым и упругим шагом.

Пять минут спустя явился дворецкий в парадном платье.

Маршал между тем принял подобающий обстоятельствам вид.

— Надеюсь, сударь, — начал он, — что сегодняшний обед будет хорош?

— Конечно, монсеньер.

— Я ведь распорядился, чтобы вам был подан список моих приглашенных… Вы, надеюсь, получили его?

— Я твердо запомнил число гостей, монсеньер. Обед должен быть сервирован на девять персон, если не ошибаюсь?

— Да, но сервировка сервировке рознь, сударь.

— Конечно, монсеньер, но…

Маршал с легким нетерпеливым движением, умеряемым, впрочем, свойственной ему величавостью в обхождении, перебил дворецкого:

— «Но» не ответ, сударь, и каждый раз, как мне приходилось слышать это «но», а слышал я его много раз за мои восемьдесят восемь лет, — так каждый раз, когда мне приходилось его слышать, оно — мне очень неприятно говорить вам это — предшествовало какой-нибудь глупости.

— Монсеньер!..

— Прежде всего, в котором часу вы подадите мне обед?

— Монсеньер, буржуа обедают в два часа, судейские — в три, а знать — в четыре.

— Ну, а я, сударь?

— Монсеньер будет сегодня обедать в пять часов.

— О! В пять часов!

— Да, монсеньер, как король!

— Почему же как король?

— Потому что в списке, который я удостоился получить по распоряжению монсеньера, находится одно королевское имя.

— Вовсе нет, сударь, вы ошибаетесь; в числе моих сегодняшних приглашенных только простые дворяне.

— Монсеньеру, без сомнения, угодно шутить со своим покорным слугой, и я очень признателен ему за оказываемую честь. Но граф де Хага, один из приглашенных монсеньера…

— Ну?

— Граф де Хага — король.

— Я не знаю ни одного короля, носящего такое имя.

— В таком случае я прошу прощения у монсеньера, — сказал с поклоном дворецкий, — я думал, я полагал…

— Думать вовсе не ваше дело, сударь! Полагать вовсе не входит в круг ваших обязанностей. От вас требуется только читать отдаваемые мною приказания, не дополняя их никакими собственными толкованиями. Когда я хочу, чтобы знали о чем-нибудь, я говорю об этом; когда же я умалчиваю, значит, желаю, чтобы все оставалось неизвестным.

Дворецкий поклонился снова, и на этот раз, пожалуй, с большим почтением, чем если бы он говорил с царствующим королем.

— Итак, сударь, — продолжал старый маршал, — так как у меня будут только дворяне, то извольте подать мне обед в мое обычное время, то есть в четыре часа.

При этом приказании на лицо дворецкого набежало темное облако, будто он только что выслушал свой смертный приговор. Он побледнел и словно разом согнулся от нанесенного ему удара.

— Пусть будет так, как угодно Господу, — произнес он наконец, выпрямляясь с мужеством отчаяния, — но монсеньер будет обедать в пять часов!

— Почему? Как это? — воскликнул маршал, в свою очередь выпрямляясь во весь рост.

— Потому что физически невозможно, чтобы монсеньер обедал раньше.

— Сударь, — сказал маршал, горделиво откинув назад голову, все еще полную энергии и жизни, — вы, если не ошибаюсь, состоите у меня на службе уже двадцать лет?

— Двадцать один год, монсеньер, один месяц и две недели.

— Так вот, сударь, к этим двадцати одному году, одному месяцу и двум неделям вы не прибавите ни одного дня, ни одного часа. Слышите? — воскликнул старик, поджимая свои тонкие губы и нахмурив накрашенные брови, — с сегодняшнего вечера ищите себе другого хозяина. Я не допущу, чтобы в моем доме произносили слово «невозможно». Не в мои годы привыкать к такому слову, и у меня нет времени, которое я мог бы тратить на это.

Дворецкий поклонился в третий раз.

— Сегодня вечером, — произнес он, — я откланяюсь монсеньеру, но зато до последней минуты исполню свои обязанности как должно.

И с этими словами он отступил к двери на два шага.

— Что вы понимаете под словами «как должно»? — воскликнул маршал. — Да будет вам известно, сударь, что в моем доме все должно совершаться так, как мне надо, а не как-либо иначе. Поэтому если я хочу обедать в четыре часа, то мне не угодно, чтобы вместо четырех часов вы заставили меня делать это в пять.