Ожерелье из разбитых сердец

О том, что я не такой, как все, понял в очень нежном возрасте. В детский сад я не ходил, потому что мать, тогда еще чересчур сильно любя, не могла передоверить меня чужим теткам. Она работала в маленькой районной библиотечке, где, собственно, я и вырос. Однажды некая читательница (чтоб ей ни дна ни покрышки!), погладив меня, пятилетнего, по вечно спутанной шевелюре, понимающе прищурила белесые глазки и сказала:

– И какой же у тебя, однако, оригинальный папа!

– У меня нет папы! – выкрикнул я, на что белоглазая приторно улыбнулась и, погрозив пальчиком, наставительно произнесла:

– У всех изначально были папы, малыш!

– Оставьте ребенка в покое! – вмешалась мать, которую я, конечно, тогда мог называть только мамой. – Как вам не стыдно?

– А что такого? Дело-то житейское! – в пофигистском стиле знаменитого Карлсона сказала женщина, взяла вписанные в абонемент книги под мышку и ушла.

Понятно, что после этого эпизода я тут же поинтересовался у матери отцом. До этого я как-то не задумывался не только о его отсутствии в собственной жизни, но и о мужчинах вообще. Мне и с матерью было неплохо.

– Дома поговорим, – отмахнулась мать, видимо, надеясь, что я об этом событии забуду. Но разве можно было забыть почти белые прищуренные глаза? Сейчас я склонен думать, что эта тетка была моей Судьбой. В самом деле, ни до, ни после я ее никогда не видел, хотя по-прежнему проводил с матерью в библиотеке каждый день. Пока не ходил в школу – с самого ее открытия, когда стал школьником – с обеда.

Тем же вечером дома моя мать вынуждена была пропеть мне вечную материнскую песнь о летчике-испытателе, но я как-то сразу в нее не поверил. Матери пришлось сказать, что мой отец оставил ее, как только узнал о скором моем рождении.

– Каким он был? Как его звали? – начал допытываться я.

– Звали его Серго...

– Серго?

– Да, он был грузином.

– А грузин – это кто?

В общем, бедной матери пришлось пуститься в длинные путаные объяснения, из которых я уяснил, что:

1) грузины живут в Грузии;

2) Грузия – это такая же страна, как, например, Лапландия, куда доводилось забредать девочке Герде из «Снежной королевы»;

3) в отличие от Лапландии в Грузии практически нет льда, разве что высоко в горах;

4) не все грузины плохие, как, собственно, и лапландцы, и русские;

5) мой отец был сначала хорошим, а потом почему-то испортился.

– А как ты добралась до страны Грузии? – спросил я мать, представив, как ее несет туда северный олень с ветвистыми рогами.

– Серго здесь учился, – ответила она.

Она очень много еще чего пыталась мне втолковать в тот день, видимо, надеясь, что я, заполнившись информацией под завязку, больше никогда не буду ее об этом расспрашивать. Я действительно больше не расспрашивал. Не знаю, каким чутьем обладал тогда я, пятилетний ребенок, но четко осознал, что расспрашивать больше не надо. Я понял, что мой отец, не красавец наружностью, был очень крупным и сильным человеком, а я пошел в него. Я действительно был выше многих своих одногодков из нашего двора. Они не очень любили играть со мной, потому что я нечаянно делал им больно. Старшие обзывали меня мерзкими словами, но я был уверен, что они это делали из зависти к моей недюжинной силе.

Во втором классе, когда Наденька Пухова, кукольная блондиночка, которая нравилась всем мальчишкам, отказалась сесть со мной за одну парту и даже расплакалась при этом, я опять призадумался. Потом внимательно рассмотрел себя в зеркало и понял наконец, что некрасив. Очень некрасив. Страшно! Ужасно и непоправимо! Черты лица были очень крупными и уже почти совсем не напоминали мальчишечьи. Я будто бы стал взрослым сразу в восемь лет. Это злило и приводило в недоумение парней, пугало и вызывало омерзение девчонок. Они меня не просто невзлюбили. Я вызывал у них чувство гадливости. Я, которого так любила мать, оказался отвратителен всем остальным.

Я долго держал это в себе. Учился. Занимался спортом. Но когда все мои одноклассники уже вовсю целовались с девчонками, в моем взоре проявилась такая тоска, которую наконец заметила мать. Не буду пересказывать все наши с ней разговоры на эту тему. Я от них все время уклонялся, а она на них настаивала. Суть ее высказываний можно передать одной фразой: «Твои невесты еще учатся в начальной школе». Я не верил, но она оказалась права. Не в смысле начальной школы... А в том, что найдутся «невесты» и для меня.

Лет в двадцать пять я вдруг похорошел, если, конечно, допустимо такое выражение по отношению к моей оригинальной персоне. Во мне, огромном обезьяноподобном мужике, ни с того ни с сего вдруг начали проявляться материнские черты. Во-первых, как-то широко раскрылись глаза, откуда-то взялись длинные ресницы, кончик носа благородно опустился, а губы необыкновенно привлекательным для женщин образом изогнулись. Я, еще очень редко, но уже стал ловить на себе заинтересованные взгляды представительниц противоположного пола. Окрылился. Развернул плечи и, идиот, тараном пошел знакомиться.