Овердрайв

  ' — Знаете, я только устроюсь в новой школе, как меня опять находят. Я слышала последние новости об исчезновении этой Джессики, господи, ну пусть уже это закончится. Представляете, прямо посреди урока заходят и в лоб и спрашивают. И потом месяц дети только об этом и думают!

— А Вы что преподаете?

— Физику. Всегда ее любила… Хочу преподавать в ВУЗе, но пока плотно заняться нет возможности.

— Из‑за Джессики?

— Я могу жить только в некрупных городах… Муж говорит, скоро тему ухода этой Джессики обмусолят и станет легче… Может, хотите попробовать мой сырный пирог?'

— Грег! — заорал в трубку хрипловатый голос. — Там вообще не ловит или ты опять в наушниках?

  Перевел взгляд в окно поезда. Унылые города сменяются такими же, только украшенными новогодним неоном.

— Я слушаю Вас. Простите.

— Я жду новость о Джессике! Это должна быть бомба! Что ты нашел?

— Как я и говорил. Все Джессики — шлюхи с пластикой или боты. Настоящей не существует.

Diamond A. Adagio. Adagio. Розовый шум

   Темным комнатам с их едва колышущимися шторами.

   Розовый шум океана вскрывает сознание. Его шипение эхом разливается в небольшой пещере, улыбающейся бесконечной глади тусклым костром — суррогатом тепла, которым я спасаюсь от бриза.

   Когда лунная облатка повисает над островом, становится не так холодно, и я замираю в ожидании помех, издаваемых радиоприемником вот уже неделю. Я засыпаю огонь песком и, словно мальчишка, которому не терпится залезть под елку, отдаю каждый фотон своего внимания Чарли. Он привычно начинает:

— Эй, приятель…

   Хриплый голос уставшего от жизни старика, прошитый тысячами трагедий, которые с ним не случались. Чарли говорит очень медленно, спокойно. Он никогда не останавливается, чтобы соткать новую мысль из неизвестного опыта. Изредка откашливаясь, Чарли просит прощения, с трудом делает глубокий шершавый вдох и продолжает.

   А я слушаю его, порой оглядываясь на лавровых голубей, разбивающихся об останки лайнера "Виктория".

***

   В момент, когда спикерфоны заговорили с пассажирами, я лежал в своей каюте и перебирал в руках таблетки валиума. Тогда они казались панацеей.

   "Говорит капитан круизного лайнера "Виктория".

   Что ты будешь делать, если даже подделка бога на судне впадет в истерику? Дрожащий баритон на время затих, чтобы мы приготовились к плохим новостям. Пауза для перорального принятия правильного решения.

   Спикерфон беспомощно трещал, позволяя разобрать одно единственное слово.

   "Ураган".

   Должно быть, где‑то ему уже присвоили имя. Элтон, Отис, Кармайкл, Чарльз. А я распечатал трамадол и направил его по тому же маршруту, что и диазепам мгновением ранее.

   "Сохраняйте…"

   Что мы должны были сохранить, капитан? Здравомыслие? Спокойствие? Имущество? Трезвость?

   Сотни коров и панд шли к эпицентру своего личного апокалипсиса. Страшные крики несчастных животных бесперебойным сигналом накладывались на рваный погребальный инструктаж человека в фуражке.

   "…паникуйте…создавайте…давку…не…не…надевайте…спа…жилеты…"

   Валиум помог трамадолу.

   Оставалось лишь ждать, когда кипящая пучина примет меня — счастливого и обдолбанного — в свои объятия.

***

   Чарли упоминал о том, как они познакомились. Для кого‑то Портобелло–роуд всего лишь свалка недостаточно модных безделушек, вызывающих аллергию у достаточно современных старлеток — таких же дряхлых, как их представления о работах Бэнкси, или Уорхола. Но каждый человек, побывавший на рынке антиквариата, знает: главное здесь — не пыльные вискозные платья, шотландские каменья или черный веер из страусовых перьев. Нет. Если ты оказался на Портобелло, попробуй отвлечься от тех сокровищ, что предлагают тебе Филлипс или Клеантос, и посмотри на окружающих тебя людей.

   Пестрый выбор из немногого.

   Джазовые певицы, примеряющие шелковые шали за пятнадцать фунтов.

   Фанаты Рокки Марчиано, снующие по рынку в поисках перчаток, пропитанных потом великого боксера.