Ответственность

Едва Ася отошла от дома, как ей показалось, будто она что-то позабыла. Она даже остановилась и, поставив чемодан, отдернула «молнию» на сумке. Нет, все на месте. Она аккуратно расправила все в сумке и задернула «молнию». Аккуратно и небрежно. Она все умела делать с такой небрежной точностью, какая присуща собранным, организованным людям, точно знающим, чего они хотят. Но все время, пока шла до автобусной остановки и ехала до аэродрома, ей казалось, будто она что-то позабыла, и это неизвестное состояние стесняло ее.

И в аэропорту, стоя в очереди к окошечку, где шла регистрация билетов, она все никак не могла отделаться от беспокойного чувства и все старалась понять: что же это может быть? Но тут ей помешали.

— Это вы на куда стоите?

Маленький плотный человечек в сером пыльнике и золотистой соломенной шляпе, потный, ошалевший оттого, что впервые отважился вручить свою жизнь Аэрофлоту, врезался в ее размышления. В двух словах она объяснила ему, что надо делать, а чего, наоборот, не надо. Объяснила, как врач несерьезному больному. Он все выслушал и, как видно, ничего не поняв, понесся в другую очередь, приседая под тяжестью двух своих чемоданов.

И ей показалось, будто и ее легкий чемодан и сумка тоже как-то отяжелели и что она тоже несется неизвестно куда, слегка ошалев от невиданных переживаний.

— Ваши вещи?

— Вот чемодан. Спасибо.

Спрятав картонный ярлык в сумку, Ася вышла из длинного дощатого барака аэровокзала на большую зеленую поляну. Неподалеку в ряд стояли серо-голубые самолеты. Одна машина, как показалось Асе, самая большая, стояла посреди поля, и к ней два грузчика в аэрофлотовских фуражках катили тележку, груженную чемоданами. «Сегодня я буду в „семиэтажке“. Сегодня…» — подумала Ася и только сейчас поняла, что она волнуется, и что волнение это началось, как только она вышла из дома. И потому ей все время казалось, будто она что-то забыла взять или сделать. Поняв это, она не перестала волноваться, но теперь знала, что ничего ею не забыто и что все в порядке. Все, кроме одного, — она не сообщила Сене о своем приезде. Но он же пишет, что номер в «семиэтажке» заказан, так что не о чем беспокоиться.

Откинувшись на спинку кресла, Ася закрыла глаза и совсем было собралась вздремнуть под ровный гул моторов, но чья-то легкая рука легла на плечо. Стюардесса, хорошенькая круглолицая девочка.

— Вам плохо?

— Мне? Я вообще-то парашютистка. — Ася улыбнулась.

— Простите. Мне показалось, что вы побледнели.

— Разве? — Достала зеркальце и увидела глаз и часть щеки, и в самом деле слегка побледневшей. — Плохо спала, боялась опоздать. А потом — этот аэродром хоть кого утомит.

Стюардесса презрительно пожала плечиками и сочувственно улыбнулась:

— Земля… — И пошла по истертой ковровой дорожке, тоненькая, внимательная — небесное создание.

Ася никогда не думала о земле так пренебрежительно, хотя отчасти она была согласна с этой девочкой: не все на земле устроено так, как хотелось бы. Взять, например, Сеню. Отличный музыкант, возможно, даже выдающийся, а все получилось так, что ему пришлось бросить музыку и уехать, что-то там строить в тайге. Сбили его с толку. Верно, Сеня писал ей, что Бакшин тут ни при чем, что он и сам пришел к убеждению, что музыкант он средний и что лучше уж быть средним строителем. Не так обидно. Но сама-то Ася так не думает: уговорил его «этот командир», как она всегда про себя называла Бакшина, хотя знала, что уговорить Сеню трудно. Почти невозможно. В чем же дело?

Заверив маму, что она все знает о Сене и его жизни, Ася и в самом деле так думала. Все самое главное ей известно из его, хотя и редких, но обстоятельных писем, а когда известно главное, то подробности не имеют решающего значения. Так думала Ася, но сейчас, когда она, зная все самое главное, попыталась соединить то, что ей известно о Сене, в одно целое, у нее ничего не получилось. Только воспоминания десятилетней давности и письма — достаточно ли этого, чтобы судить о человеке и его поступках? Вот, даже в жар кинуло! Сейчас стюардесса и не подумала бы предложить ей свою помощь.

ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Она не надеялась сразу встретить кого-нибудь из прежних знакомых, но сам вид «семиэтажки» разволновал ее больше, чем любая другая встреча. Не считая, конечно, главной встречи — с Сеней. Верно, многое в гостинице оказалось перестроенным, старые стены размашистой и рациональной архитектуры первых пятилеток пытались модернизировать в меру коммунхозовских средств и фантазии. Но, видимо, и того и другого было маловато, да и сами старые стены не поддались. Они стояли непоколебимо, как воспоминания, не подвластные никакой модернизации.