Ответный удар 1

Кофе — уже вскипает коричневой пеной, я успеваю его вытащить из прокаленного песка прежде чем пена выплеснется наружу. Аккуратно разливаю из турки по чашкам… и то и другое из меди, старинное, куплено на рынке — тут такие вещи копейки стоят. Точнее — филсы, которых не сто, как наших копеек в одном динаре — а тысяча. Когда кофе немного успевает — на кухню входит Амани, толкает меня бедром, берет кружку. На ней обтягивающие джинсы, а вот сверху — она не надела совершенно ничего. Интересно, она хоть понимает, как это заводит? Наверное, понимает, все женщины это понимают.

— М… великолепно. Все русские так умеют варить кофе?

— Нет. Только я. У нас обычно чай пьют.

— Зеленый?

— Нет. Черный, причем очень крепкий и без сахара. Это называется чифир.

— Чифир… — она несколько раз повторяет новое слово — чифир… круто.

Ни она, ни я — не говорим о вчерашнем. Я не знаю, что говорить — и она, наверное, не знает. В принципе она права — палестинки так не могут, просто сорваться и пойти. Это народ, народ в том смысле слова, о котором мы давно забыли, не человеческая пыль, а именно народ. Даже кровь, которую они проливают меж собой, исламисты и националисты, шииты и сунниты — свидетельствует о них как о народе. Только очень близкие люди — могут с таким озверением наказывать другого за то, что он не такой, как они. Предательство постороннего человека — не так бьет, как предательство близкого и родного. Поэтому… да, наверное, Амани не может уехать, по крайней мере, сейчас. Потом, наверное, сможет… если останемся в живых.

— Что-то новое? — спрашиваю как бы невзначай — мне показалось, что ты чем-то озабочена. Есть что-то серьезное?

В принципе — она знает, кто я такой и чем занимаюсь. Но иногда говорит мне кое-что — наверное, то, что санкционировано руководством. Возможно, руководством санкционировано и другое… но я об этом и думать не хочу. Мне хочется думать, что когда-нибудь — и у меня будет семья. Хоть какая-то…

— Вообще то да… — неохотно отвечает она, прихлебывая кофе. В Басре убрали троих наших товарищей, водителя и двоих оперативников. Очень опытные люди. Очень.

Я киваю. Такое случается. Здесь, в Ираке — работают очень и очень многие. Американцы, израильтяне, мы, иранцы… даже представительство белорусского КГБ тут есть. У белорусов тоже есть интересы… в этих странах есть миллионы людей, для которых стакан молока не обыденность, а лакомство. Так что — и белорусам есть здесь дело… есть…

— Кто-то конкретный?

— Да. Мы думаем, аль-Малик вернулся…

Я прихлебываю кофе — и вдруг, чуть не роняю кружку, осознавая то, что она сказала.

— Он же мертв.

Она качает головой

— Мы считаем, что он жив и находится в Ираке. Еще две недели назад — наши люди засекли его в аэропорту Абу-Даби две недели назад. Оттуда он перелетел в Кувейт, мы вели его от самой границы. В Басре он убил наших людей и сорвался с крючка.

Твою же мать…

Аль-Малика я знаю. Так хорошо, что не хотел бы даже вспоминать. Знаю еще по Узбекистану и по Дагестану, на нем столько крови — что при поимке с ним даже разговаривать не стоит. Лучше просто убить на месте. Но израильтяне его же прихлопнули два года назад на Синае…

И червячок предчувствия точит… не дает покоя.

— Когда он сорвался с крючка? Мне нужно точное время. Можешь сказать?

— Тринадцатого.

— Мая?!

Она недоуменно смотрит на меня

— Да. Ты что-то знаешь?

Твою мать, вот ублюдок…

Это не он ублюдок — это я — ублюдок. И тупой кретин — мог бы и до этого догадаться. В конце концов — я помотался по Средней Азии и знаю, как это делается. Это не раз и в Оше было, и в других местах…

Фокус, понимаете? Рука в белой перчатке делает отвлекающие пассы, рука в черной — проводит сам трюк. Так получилось и тут. На Багдадском центральном вокзале.

Схема простая. В Средней Азии ее используют для проводки крупных партий наркотиков — действительно крупных. Начинаются массовые беспорядки, там это легко, во многих местах отношения так напряжены, что достаточно небольшого инцидента для того, чтобы произошла массовая бойня. Все события в Оше — имеют эту подоплеку, там расположен отличный высокогорный аэродром, способный принимать самолеты из Афганистана. Так и тут. Аль-Малик сел в поезд на Багдад — видимо, что-то сорвалось, и другого выхода у него не было. Он знал, что на вокзале его скорее всего опознают, как не маскируйся — вокзал хорошо прикрыт, там работает система автоматического распознания лиц, сразу поднимается тревога. Выскочить из поезда он вряд ли сумел бы — возможно, он даже знал о следящем за поездом БПЛА. Оставалось только одно: сознательно сдать курьера, дождаться, пока мы бросимся его ловить — и в поднявшейся панике выскочить из кольца, растворившись в многомиллионном Багдаде. Теперь его — ищи — свищи, пока он проявится…

— Саша, что… — она называет меня по-русски, именно так

— Центральный вокзал Багдада. Там была перестрелка утром четырнадцатого. И я там был. Прорвался курьер, мы его настигли и прихлопнули потом. Денег при нем не было. Не исключено, что его нам подставили.

Откровенность за откровенность.

— Ты его видел? Аль-Малика.

— Видел.