Если б его даже спросили, Балинт вряд ли мог объяснить, чем, собственно, он разочарован. В глубине своей юношески самоуверенной мужской души он надеялся, очевидно, — в том себе, конечно, не признаваясь, — что Анци после вечеринки, когда он почтил ее своей любовью, сидит дома одна, взаперти, и, ни о чем не заботясь, не замечая мира и быстротекущего времени, поджидает его в непоколебимой верности и полном уединении. Больше двух месяцев прошло с тех пор, как они познакомились; эти два месяца были для Балинта полны событий, но несмотря на это, а может быть, именно поэтому, он в душе был свято убежден, что вокруг него в мире все остановилось. Так бывает со многими: чем больше жизнь задает им задач, тем менее способны они представить, что и в жизни других людей что-то происходит; воображение вообще так бедно и лениво, что всякое чужое время, с течением которого по какой-то причине утеряна связь, оно останавливает, словно часы, и, возвратись, ищет часовую стрелку там, где видело ее в последний раз. Балинту даже не помыслилось, что за минувшие два месяца Анци могла познакомиться с другим мужчиной или хотя бы надеть другое платье, не то, в каком он с ней познакомился; сейчас, стоя в дверях, он был буквально ошеломлен лицом молодой женщины, гримасничавшим ему с трех сторон, этими тремя ликами, равнодушными, занятыми только собой, с шестью пальцами возле трех носов. В сущности, Анци не очень ему и нравилась, она была чересчур высока, на его вкус, и говорила слишком жеманно, неестественно тонким, визгливым голосом, но сейчас, от того что забыла его и совершенно о нем не думает, она внезапно так похорошела, так округлилась желанно, что Балинт вдруг сник и, сам не зная почему, уныло повесил голову. Бал во дворе авторемонтной мастерской вдруг воспарил в поднебесье, и там, наверху, в волшебном свете фонариков, Анци сияла, словно королева, чуть-чуть правда размытая, но еще полнее, моложе, чудеснее, с двумя глазами-звездами, с незабываемым своим воркованьем.
— А вы не могли бы остаться дома, Анцика? — робко спросил Балинт.
— Исключено.
Балинт покраснел. — А может?
— Говорю же, исключено! — повторила Анци. — Я иду на матч.
— Пойдемте вместе! — воскликнул Балинт. — Ведь я еще ни разу в жизни не видел матча. Я только заскочу дог мой за деньгами, и можно идти.
— Не трудитесь! — Анци наконец покончила с косметической операцией. Отбросив стул, вскочила, подошла к большому зеркалу и еще больше обтянула на груди блузку, заправила ее вокруг талии в юбку. Что и говорить, талия у нее была красивая, стройная, ноги длинные, глаза большие, черные, словом, Пуфи был прав, красивая женщина. — Не трудитесь, — машинально повторила она, внимательно, придирчиво оглядывая себя в зеркале, как будто была в комнате одна, — не трудитесь, я уже обещала.
Теперь не три, а только две Анци отвергали Балинта, но ему и этого хватило с избытком; у него стал такой побитый вид, что Анци вдруг пожалела его, как обиженного ребенка.
— Как-нибудь в другой раз, хорошо? — сказала она, кокетливо улыбаясь ему в зеркало.
— Когда?
— Ну, как-нибудь на неделе.
— В будни я не могу. — Балинт готов был провалиться сквозь землю.
— Почему? — не слушая, спросила Анци.
— У меня по вечерам еще одна работенка есть… и, понимаете, Анцика, как раз теперь мне нельзя ее упустить.
— Почему? — так же спросила Анци, ладонями взбивая и поправляя завитые волны волос.
— Понимаете, Анцика, я должен помогать одному человеку, который из-за меня попал в беду.
Анци это явно не интересовало. — Тогда, значит, вам не везет, — пропела она в зеркало, — потому что я только в будни свободна. А теперь я пошла. Пока!
Балинт тупо смотрел перед собой. — Вы останетесь? — спросила Анци, направляясь к двери.
— А когда бы вы могли, Анцика?
— В четверг, — бросила Анци, еще раз оправляя сзади юбку.
Условились встретиться в четверг в семь часов вечера перед кафе «Эмке». Они вышли на кухню, Балинт поздоровался с Дёрдьпалом, отцом красотки. — Вы бы остались немного с папой, — сказала Анци, — я-то все равно тороплюсь, пока! Не забудьте же про четверг! — И, не успел Балинт кивнуть, глазами, губами, всем своим пылким существом откликнуться на сладкое обещание, она скрылась за хлопнувшей дверью. — Целыми днями шляется, — проворчал старый Дёрдьпал, глядя дочери вслед, — часа не посидит спокойно. Вылитая матушка, господь да продли ее дни в уксусе и в елее!
Балинт недолюбливал старого Дёрдьпала, которого, по конвейеру каких-то профсоюзных связей, Битнер определил на стоявший прежде без дела третий токарный станок. Ничего дурного за ним не водилось, с рабочими он ладил, учеников не школил больше, чем следовало, перед мастерами, совладельцами во вред другим не заискивал, но Балинт как-то не мог найти с ним общий язык. Поскольку работал он при дядюшке Пациусе, особых дел к Дёрдьпалу, у него не было, разве что тот попросит или даст по соседству микрометр или гаечный ключ; иногда Балинт от души смеялся, если старик «сказанет» что-либо, но сблизиться, притереться так и не сумел.