Ответ

Граф, будучи заядлым болельщиком, не выдержал и перебил: «А это случайно не Ольга Бан?» — «Нет», — отмахнулся Пети. Он все равно не назовет имени, незачем гадать. Да и дело не в имени. «Словом, парень ни на что не решается. И вполне резонно, поскольку девушка не представляет себе, что ей грозит в будущем. В конце концов он все выкладывает ей начистоту. Девушка, не колеблясь, заявляет, что она готова к чему угодно. Расстаются они женихом и невестой. Счастливая невеста дома все рассказывает родителям, что в нынешние времена случается довольно редко. В ее семье, однако, господствовали патриархальные порядки, а глава семьи пользовался непререкаемым авторитетом. Отец девушки, между прочим, всеми уважаемый геолог, сын хирурга, словом, воспитывался в старой интеллигентной семье, где придерживаются передовых взглядов, почитают французскую культуру, в партии не состоят, но, как говорится, сочувствуют. Родители и слышать ни о чем не хотят. И тут назревает столкновение между старым и новым. Девушка сначала впадает в меланхолию, ходит как тень, лишается сна и аппетита, проигрывает на соревнованиях одну встречу за другой и, наконец, решается порвать с семьей. Она работает, заявляет она родителям, пользуется известностью и может поступать так, как ей заблагорассудится. К ней приводят хирурга, который оперировал нашего друга. Девушка молча выслушала его и, когда врач ушел, заявила, что она непреклонна в своем решении. По мнению профессора, тут, как в лотерее, — приступ может случиться, а может и не случиться. А если и будет один, вполне вероятно, что больше он не повторится...» — «Вряд ли», — тихо, спокойным тоном произнес Додо, склонив, как всегда, голову на плечо Пири. «Это не столь существенно, доктор, — продолжал Пети Кирай, — слушайте дальше. На свадьбу родители девушки не пришли. Правда, в мировой истории подобное уже случалось, но парень понимает, что родители девушки опасаются того же, чего боится и он. Семь месяцев прожили они счастливо. Да разве можно быть несчастливыми первые месяцы? Парень снова начал работать, меньше, но так же успешно, как прежде. Теперь он уже благодарил за свою вторую жизнь не только врачей, но и жену. Но вот однажды ночью случился приступ...»

Додо, как врач, проявил к этому живой интерес. Он резко поднял голову с плеча Пири и несколько громче, чем обычно, спросил: «А затем еще один приступ, на следующий или на третий день, верно? Что-то вроде серии приступов...» — «Нет», — возразил Кирай. «Значит, парню повезло», — не унимался Додо. «Возможно, — пожал плечами Пети, и его нервно мигавшие глаза подернулись грустью, — на третий день произошло нечто другое. Девушка ушла от него». — «Как ушла? — спросил Делеану. «Очень просто, — ответил Кирай. — Уложила вещи и ушла. Сказала, что не вынесет ни минуты больше. Просто не может. И вернулась к своим родителям».

Как бывает в таких случаях, заговорили все сразу. Помню визгливый голос Хаднадьне: «Девушку нельзя винить...» — «Перестаньте, — забыв о вежливости, взволнованно перебил ее директор. — Мы судим не на основании уголовного кодекса. Избалованную девчонку к суду не привлечешь». По его мнению, с ней следовало обойтись так же, как поступали во времена Фридриха Великого: всыпать двадцать пять горячих...

Однако пора кончать, дорогая, ибо уже половина седьмого. Правда, я не успел рассказать тебе о самом главном — о теории Пети, но о ней напишу вечером или завтра утром.

■

Дорогая Катинка, вчера я добросовестно вскипятил молоко и тем не менее к утру оно скисло, очевидно, именно от того, что я его уже кипятил вечером; готов признать, что мне, как химику, нужно уметь хотя бы кипятить молоко. Да, есть за мной один большой недостаток: я человек нехозяйственный. Уже разбил столько стаканов и тарелок, что их вполне хватило бы на целый ресторан, купил столько килограммов мяса, что даже вегетарианец и тот мог бы умереть с голоду. Так дальше продолжаться не может! Возвращайся домой и сама увидишь, что по сравнению со мной самый первоклассный кондитер будет выглядеть халтурщиком, а Делеану, этот прославленный кулинар, будет учиться у меня делать покупки.

Ты бросила меня, и я брожу один по земле, словно потерял что-то самое главное, без чего нельзя жить. Я хотел написать, что ищу свою руку, как солдат, у которого оторвало ее, — еще отец рассказывал мне о раненых, просыпавшихся по ночам от страшной боли в руке или ноге, которой у них уже не было. Можешь надуть губы от эффектного сравнения, но так просыпаюсь и я на рассвете, сдерживая в душе крик: где ты? Хочешь верь или не верь, но я готов был бы расставить повсюду все твои фотографии, если бы не боялся, что ты вдруг нагрянешь.