Отверзи ми двери

- Да я про то вам и талдычу вот уже целый вечер! - закричал Феликс. Сострадание, невидимые миру слезы, любовь к падшим и милость! Злости мало ко всей этой мерзости! Когда ощутишь такую злость - все вокруг испепеляющую, тут не до сострадания! Талант - вот он единственный критерий, вот что не подведет, в чем, если хочешь, спасение, если, конечно, сам ему будешь верен, а не своему слезливому сердцу. А потому талант надо беречь, поддерживать - вот где национальное достояние - платить, прости за грубость, в современном обществе следует по таланту, а не по труду, где нет и быть не может никаких критериев, где достаточно элементарного, на что и обезьяна способна. Потому, кстати, никто в этой стране ничего и не делает... По таланту! Чтоб эти дачи, шикарные дома давали не лгунам-приспособленцам, а тем, кто истинно достоин пользоваться достижениями цивилизации. Ну не нелепо ли, чтоб Цветаева от голода полезла в петлю, Платонов с метлой подметал писательский двор, а эти наши, пусть извинят меня дамы, сочинители в особняках жуировали жизнью? Вот за что я борюсь, прости уж за громкое слово, вот в чем пафос, как ты изволил выразиться. Спасать нужно русскую культуру, которая от непризнания ударилась в варяги хоть по еврейскому, хоть по какому вызову, хоть в гастроли - лишь бы ноги отсюда унести. Там, - он махнул рукой в окно, - для таланта уж непременно подберут соответствующую оправу, а здесь - головой в навозную кучу.

- Вот оно что, - сказал Лев Ильич, - а я по простоте думал, ты истину ищешь, а ты всего лишь хлопочешь о правильном перераспределении, вон где тебе видится борьба за справедливость? Только предлагаешь другие критерии. Мы вчера о том же самом беседовали с моим новым другом, - кивнул он Мите. - Те прогнали миллионера Рябушинского, в построенный на его деньги дворец запихнули голодного Горького - в этом была справедливость, а ты избираешь новый вариант: бездарного Горького обратно на улицу, благо привык еще в детстве, а туда пристроить гениальную Цветаеву и кормить пожирней, чтоб про петлю думать забыла! Ну а уж поскольку та Цветаева до этой радости не сподобилась дотянуть, кого-нибудь из нас грешных, кому ты талант определишь - так что ли?

- Можно, конечно, любую мысль вывернуть, представить идиотской, - сказал Вадик Козицкий. - Тем более, наш оратор, оперирует образами больше по части желудка, но резон-то здесь есть, между прочим.

- Да уж какой еще резон - все наружу, - заметил Лев Ильич. - Очень справедливое будет общество.

- Чем же ты еще будешь мерять справедливость, как не талантом, отмеренным Богом? - спросил Феликс. - Кому больше дано, о том общество и должно проявлять заботу - что ж тянуть с него за это, губить надо талант или беречь его? В чем, по-твоему, высшая справедливость? Знаешь притчу о таланте?

- Знаю... - сказал Лев Ильич. - То есть, при чем тут? Тогда, может, и не знаю. Забыл.

- Вот они, нынешние христиане, - не упустил Митя. - И талмуд свой выучить не удосужатся.

- Ну как же... - с готовностью откликнулся Феликс Борин. - Хозяин отправился куда-то далеко, дал одному своему рабу один талант, другому два, а третьему - пять. У которого пять, он их пустил в оборот - получил десять, у кого два - еще два заработал, а первый решил сохранить свой талант - закопал его в землю, а когда хозяин вернулся, он и предъявил его в целости и сохранности... Так он зачем зарыл свой талант, как ты думаешь?

- По неразумению, - ответил Лев Ильич, - вместо того, чтоб в рост пустить, он пожадничал и поленился - вот и пропало его дарование... Кстати, там речь идет не о даровании, а о мере серебра - талант называлась.

- Какая мера - там одни иносказания! - А тебе, Левушка, купцом надо быть или спекулянтом - в рост! Куда деваться с талантом, когда его в лучшем случае никто не замечает - им попроще, чтоб сразу переварить... Надо ж, я, и верно, заклинился на этом! - искренне огорчился Феликс. - Это, заметь, в лучшем случае. А обычно за подлинный талант, собственное видение мира, жизни, человека - за свой взгляд, одним словом, у нас непременно сгноят. А если в рост будешь давать, размениваться, конечно, проживешь благополучно, дачку выстроишь жене, но от твоего дарования одни рожки останутся. Да убежден, это позднейшее добавление в Евангелии, компромиссное, апокриф, там и быть не может, чтоб мораль оказалась такой хитрой - не в стилистике.

Господи, подумал Лев Ильич, что это, откуда такое сознание вывернутое, помраченное, как же я жил здесь столько лет, почему только сейчас все это мне открылось?!