Отверзи ми двери

Вот откуда появились у нее новые нотки и слова, понял вдруг Лев Ильич: что на казенный счет ехать на восток, про Абакан...

- Не просто как все, - подумал он вслух, - одна правда, вторая, третья сколько уж я сегодня насчитал? - вон и плутают люди меж ними, пока до своей не доберутся. А если ошибся, не за ту принял?

- А по мне тут никакой путаницы, - Митя почувствовал себя уверенней после первой рюмки. - Все просто: что не ложь - то и правда, чего ж мудрить? Правда ведь, что мне тут дышать не дают, что миллионы людей ни за что убили, что завтра это опять может повториться - гарантий никаких, что я об этом, тем не менее, сказать громко не могу - это ли не правда?

- И истина, по-вашему, в том же? - спросил Костя.

- Ну, я вашу терминологию, может, и не знаю, но для меня это и истина, в том смысле, что аксиома.

- Хорошо, - сказал Костя, - предположим, это аксиома. Ну, вот вы, своим способом - какой там у вас есть, будете эту правду говорить, талдычить, люди ею проникнутся, поверят вам, что-то там изменят, получите, скажем, гарантии, о которых хлопочете, и сможете уже не доморощенными средствами, а с помощью печатного станка, радио и телевидения говорить свою правду...

- А зачем ее тогда говорить? - удивился Лев Ильич. - То есть, она тогда и правдой перестанет быть, - все получим?

- Я это и имел в виду, - Костя не улыбнулся. - Какая же это истина, если всего лишь привязана к сегодняшей конкретности?

- Вот вы о чем! - обозлился вдруг Митя. - Мне на мою жизнь моей правды хватит. Как же, изменится здесь чего, ждите, тут еще триста лет то же самое будет.

- Вот ведь как, - дотягивал свою мысль Костя, - в вашей деятельности, оказывается, и практического смысла нет никакого - не только истинного! Одно, как бы помягче сказать, сотрясение воздуха.

- Нет уж, позвольте, - Митя загорячился. - По-вашему, значит, я должен мириться со всей этой мерзостью? Людей будут на моих глазах убивать, за каждую свободную мысль прятать в сумасшедшие дома, нарушать собственные же законы, о которых шум на весь мир, а я буду помалкивать и, стало быть, участвовать в этом? Да тогда б и вообще никогда движения в обществе не было - застой на тысячу лет. А как, по-вашему, прогресс происходит? От активности человека, способного принести жертву, или от такой, извините, рабской покорности обстоятельствам?

- Ну это долгий разговор - про прогресс, - ответил Костя, - да не миритесь - это ваше дело. Только истиной эти свои хлопоты не называйте. Даже если жертву принесете, рискнете собственной жизнью. Борьба ваша не за истину, а лишь за улучшение условий существования, своего в том числе, да за право заниматься любимой деятельностью. Ну, чтоб вам разрешили обличать конкретные недостатки, бичевать. Так ведь? Или чтоб печатать что угодно. Только, кстати, Библию тогда на черном рынке не продашь - ее бесплатно станут раздавать, как на Западе.

- Странно мне все это здесь слышать, - сказал Митя, - не того, признаться, ожидал. Если мы уж говорим откровенно, то это элементарное приспособленчество, готовность примириться с любым преступлением самого гнусного режима... Все, мол, от Бога, и кесарево кесарю! А между тем, если что и было в России истинного, что к этой нашей отечественной гнусности не имело отношения - от декабризма до теперешнего самиздата - оно именно и боролось с этим рабским страхом, с трусливой пассивностью, готовой все на свете оправдать, лишь бы самого не трогали.

- Ну да, - сказал Костя, - будто бы Архипелаг построили славянофилы-примиренцы и те, кто в церкви смиренно молился о здравии Государя Императора, а не большевики-активисты, которые выводят свое начало от Белинского и героев народовольцев. Думать нужно, Митя, сто лет прошло, как в России за царем, как за диким зверем, начали охотится, а каким морем крови отлилась чистота тех героев, которые все о справедливости, о правде пеклись, и против пассивности метали громы и молнии? Неужто никогда про это не задумывались? И вон опять: демократические свободы, грабь награбленное, вот главное-то в чем - перераспределение! Чтоб в особняк Рябушинского поселить пролетарского писателя. По анекдоту: дворник из подвала в хоромы въехал - а кто в подвале живет? как кто - дворник!